Но все дисциплинированные демонстрации немецкой лояльности совершенно не убедили многочисленных казённых патриотов, в начале войны старательно раздувавших тему глобального германского заговора против России. Первым здесь оказался генерал от кавалерии Фёдор Трепов, в то время губернатор сразу трёх губерний на Украине, примыкавших к границам австрийской Галиции. В начале октября 1914 года он представил в Совет министров записку, в которой отметил, что «последовательно и неуклонно» развивается «немецкая колонизация в пределах Юго-Западного края». Генерал-губернатор указал «на особливую с государственной точки зрения настоятельность положить предел таковому явлению в смысле не только прекращения дальнейшего расширения немецкого землевладения, но и ликвидации существующего».
8 октября император повелел рассмотреть записку Трепова в Совете министров. А уже 10 октября министр внутренних дел Маклаков представил в Совет министров свой доклад «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». В докладе главы МВД был расписан целый немецкий заговор против Росси: «Стремительное увеличение немецкого землевладения должно было всячески содействовать подготовке германского военного нашествия на западные окраины».
Действительно, исторически сложилось так, что на всем протяжении линии фронта, возникшей в августе 1914 года на западных границах страны – от прибалтийского Мемеля до степей у Одессы – проживали сотни тысяч немцев, бывших полноправными подданными Российской империи. Только в губерниях, составлявших русскую часть Польши, проживало полмиллиона немцев, еще 350 тысяч выходцев из Германии проживали на юго-западе современной Украины. В основном это были владевшие значительной земельной собственностью крестьяне, переселившиеся в эти края в XVIII–XIX веках. Так что, если и был всеобщий немецкий заговор, подобный тому, что расписывался в докладе Маклакова, то начинали его такие немцы, как герцог Бирон и царица Екатерина II.
Маклаков пугал Совет министров страшными историями о том, как проживавшие в приграничной полосе немцы обязаны были при наступлении германской армии «предоставить в ее распоряжение квартиры и фураж, а при требовании последнего для нужд русской армии сжечь его». Излишне говорить, что о подобных достижениях германская разведка могла только мечтать. Даже сам Маклаков был вынужден заметить, что этот глобальный заговор известен ему «по неподдававшимся проверке данным». В качестве еще одной иллюстрации глобального заговора русских немцев против России министр Маклаков приводил историю о том, что в Бессарабии новая железная дорога прошла исключительно по немецким колониям и даже «образовала особый угол для того, чтобы прорезать их центр», в то же время «минуя русские села с такой тщательностью, что ни одно из них не оказалось к ней поблизости». Министр объяснял эту конспирологию происками местного земства (самоуправления), «всецело находящегося в руках немецких колонистов».
Напугав Совет министров такой картиной глобального заговора, министр МВД предлагал конфисковать немецкие земли по национальному признаку во всех западных губерниях империи. В качестве обоснования правомочности подобных действий приводилась ссылка на то, что в Германии к этому времени уже были конфискованы русские денежные вклады в государственных и частных банках.
Правительство Российской империи, помня раздражённые слова монарха о немцах, сочувственно восприняло алармистский доклад министра МВД и начало разрабатывать меры по борьбе с «немецким засильем». Но даже в условиях мировой войны бюрократический аппарат империи работал очень неповоротливо и неспешно. Начиная с октября 1914 года, за четыре месяца Совет министров провел восемь заседаний, посвященных этому вопросу, прежде чем родил первый законодательный акт на эту тему.
Впрочем, отдельные наиболее ретивые представители царской администрации не дожидаясь новых законов отличились абсолютно комическими мерами борьбы с немцами в тылу. Так генерал-губернатор Одессы Михаил Эбелов (кстати, армянин по национальности) 25 октября 1914 года издал постановление, изумившее бюрократическим маразмом даже самых рьяных поборников «борьбы с германизмом». Постановление не только вводило запрет на разговоры «вне жилищ» на немецком языке, но и содержало массу мельчайших, и оттого комичных подробностей, вроде отдельного запрета изготовлять визитные карточки и надгробные надписи на немецком языке. Первый же пункт этого постановления ретивого генерал-губернатора гласил: «Воспрещаю сборища взрослых мужчин немцев более двух, даже из числа русско-подданных, как в своих жилищах, так и вне их».
Это постановление вызвало недоумение даже на самом верху империи и на два месяца породило оживленную бюрократическую переписку между Одессой и Санкт-Петербургом. Сам глава правительства Горемыкин был вынужден объяснять генералу Эбелову, что многие его запреты не вызваны условиями войны и отдают некоторым маразмом. Эбелов в натуральном кавказском стиле отвечал длинными и прочувственными письмами о том, что уважает «немцев коренных русско-подданых, частью сроднившихся, частью сжившихся с русским населением», но настаивал, что собрание немцев более двух «недопустимы с целью сохранения государственного порядка, общественной безопасности и интересов армии». В итоге бюрократическая махина Российской империи с трудом смогла заставить генерал-губернатора Эбелова издать дополнительное разъяснение, что понятие «более двух» не распространяется на членов одной семьи, живущих под одной крышей.
Постепенно медлительная бюрократия империи раскачалась и родила ряд законодательных актов, направленных против немецкой собственности в России. 2 февраля 1915 года появился закон «Об ограничении землевладения и землепользования неприятельских подданных». В соответствии с ним, австрийским, венгерским, германским и турецким подданным запрещалось приобретать какое-либо недвижимое имущество на территории всей Российской империи. Кроме того, им предписывалось «отчудить
Заметим, что здесь еще не затрагивались немцы, имевшие российское подданство, а действие закона не распространялось на собственность вражеских подданных в городах. Министры Российской империи со спокойной душой гнали на смерть миллионы мобилизованных, но всё еще с трудом могли покуситься на священное право частной собственности.
Весной 1915 года, когда стало понятно, что война точно затянется на второй год, власти Российской империи наконец попытались поставить под свой контроль германские капиталы в торговле и промышленности страны. Положением Совета министров от 16 марта 1915 года вводилось право назначения специальных правительственных инспекторов на принадлежавшие германским подданным предприятия.
Германский капитал контролировал в России тех лет целые отрасли стратегического значения, прежде всего электротехнические и химические производства. Но первый правительственный инспектор был назначен в находившееся в Петрограде книготорговое общество «Культура». Современники справедливо восприняли это как имитацию реальной деятельности.
К лету 1916 года такие правительственные инспектора были назначены в 712 акционерных обществ, товариществ, отдельных мелких торговых заведений и даже ремесленных мастерских. Работа по назначению инспекторов велась непоследовательно и бессистемно, множество предприятий с германским руководством и собственностью правительственный контроль не затронул. При этом финансовый и банковский сектор экономики России, где очень весомо присутствовал германский капитал, вообще избежал какого-либо воздействия со стороны царской администрации.
Хотя пресса страны немало писала о засилье немцев в банковской сфере, хотя вопрос о необходимости контроля и ограничений немецкого капитала в банках не раз поднимался на заседаниях Совета министров, любые поползновения в эту сторону были блокированы министерством финансов. Его глава, Петр Людвигович (по российскому паспорту Пётр Львович) Барк, был остзейским немцем и последним министром финансов российской империи, занимавшим этот пост с мая 1914 года по февраль 1917-го.
Но нет оснований подозревать Барка в каких-либо симпатиях Второму Рейху или немцам в целом. Просто он был финансистом международного уровня и самым настоящим космополитом. Поэтому в ответ на предложения как-либо ограничить германский капитал в банковской сфере России, министр Барк выдвигал убийственный для царской бюрократии аргумент, что такое ограничение произведёт негативное впечатление на иностранных инвесторов вообще. Напомним, что по разным оценками, иностранный капитал тогда контролировал от половины до двух третей русской промышленности. И перед таким аргументом финансового космополита был бессилен любой казённый патриотизм.
Тем временем проблемы на фронте затянувшейся войны усилили подозрительность генералов. В Ставке считали необходимым как можно быстрее полностью выселить многочисленных немецких крестьян из прифронтовых районов (которыми, напомню, к 1915 году являлись все западные губернии Российской империи). Еще в конце 1914 года начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Николай Янушкевич на анонимном сообщении о ситуации в тылу поставил краткую резолюцию: «Лучше пусть немцы разорятся, чем будут шпионить».
Первым попытался начать массовое выселение немцев командующий армиями Северо-Западного фронта генерал Николай Рузский. В ноябре 1914 года он приказал выселить немцев-колонистов из граничащей с Пруссией Сувалкской губернии. Но тогда этот приказ натолкнулся на сопротивление гражданского губернатора Николая Купреянова, который указал, что законодательство Российской империи не дает определений, кого считать «немцами-колонистами», а кого нет.
Но война затягивалась, и вскоре властям стало не до юридических формальностей. 26 декабря 1914 года верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (дядя последнего русского царя) приказал очистить от немцев-колонистов Привислинский край, то есть все девять губерний российской части Польши, где проживало порядка полумиллиона немецких крестьян.