Покопавшись в потертой дорожной сумке, он достал из нее деревянную миску и мешочек, в котором оказалась горсточка птичьих перьев. Бережно вытряхнул их в миску, добавил золы из очага, разбил пару сырых яиц и плеснул воды, а потом взял ложку и несколькими движениями замесил подобие теста.
– Представь, что ты смотришь на след неизвестного зверя, – продолжил он, отставляя миску в сторону и опять копаясь в сумке. – Это не лапа, не копыто, не птичий след, а нечто иное, чего ты никогда не видел. Сможешь определить что-нибудь?
– Ну, может быть, величину, – неуверенно сказал Фарис.
– Разве что величину, – подхватил Раэн, старательно смешивая в медной чашке какое-то пахучее масло, белый порошок вроде муки и обыкновенный комок паутины. – Ни облика зверя, ни его повадок ты не узнаешь. Вот и у меня то же самое. Магия там точно есть, сильная, густая, несущая смерть, это я могу сказать совершенно определенно. А все остальное не читается. Откуда она взялась? Что послужило толчком? Почему не погиб только ты? Сплошные вопросы! Может быть, это как-то связано с новолунием?
Он размял получившуюся смесь и поджег, просто дунув на нее. Плоская лепешка вспыхнула ровным зеленоватым пламенем и очень быстро сгорела, оставив пепел, который чародей всыпал в миску с перьями и золой и снова размешал, на этот раз очень тщательно.
– Что ты делаешь? – не выдержал Фарис.
– Сейчас увидишь…
В ловких пальцах чародея комок грязно-серого теста с торчащими из него перышками стал фигуркой птицы, напоминая глиняные свистульки, которые лепят мальчишки.
– Если я чего-то не знаю, то это может знать кто-то другой, – отстраненно сообщил Раэн, выглаживая фигурку пальцами. Внезапно Фарис понял, что птичка прямо на глазах покрывается перьями, точь-в-точь такими, какие чужестранец смешал с золой. – А отправить обычное письмо у нас вряд ли получится, снег отрезал долину надолго. И времени терять тоже нельзя, так что придется…
Теперь он вертел в ладонях настоящую птицу размером примерно с грача, только неподвижную, словно чучело. Отложив свое создание в сторону, целитель взял со стола длинный узкий нож голубоватой стали, который Фарис только сейчас заметил, быстро полоснул левую ладонь по бугру возле большого пальца и сложил ладонь лодочкой. Видимо, разрез был глубоким, потому что ладонь почти мгновенно наполнилась кровью.
– Если хочешь получить что-то, нужно за это платить, – спокойно произнес Раэн, глядя на изумленного Фариса. – А за жизнь, даже такую ненастоящую, нужно платить жизнью. Или хотя бы ее частичкой. Все честно.
Взяв правой рукой птицу, он вылил на нее часть крови, и та мгновенно впиталась в темно-серые перья. Затаивший дыхание Фарис увидел, как то, что недавно было комком грязи, на глазах ожило, встрепенулось. Покосившись на него желтым глазом, колдовская птица перелетела на левую руку целителя и опустила клюв в лужицу крови. Через несколько мгновений ладонь оказалась чистой, только белая ниточка шрама на месте разреза еще напоминала о случившемся. Почему-то Фарису подумалось, что и она продержится недолго.
Привязав к лапке птицы письмо, завернутое для надежности в кусочек тонкого пергамента, Раэн открыл дверь, что-то сказал своему созданию и резко взмахнул рукой. Темно-серый комок сорвался с его предплечья и взмыл в небо, стремительно набирая высоту.
– В Аккаме живет один мой хороший друг, знаток редких видов магии, – пояснил чужеземец, возвращаясь в комнату. Ледяной порыв ветра, прорвавшийся в распахнутую дверь, закрутил оставшееся на столе перышко. – Если кто и может нам помочь, то это он. И не смотри на меня такими глазами. Вроде бы ты и раньше знал, что я чародей? Летающие ведра тебя не удивляли…
Насмешливо улыбнувшись, Раэн смахнул со стола остатки золы обратно в очаг.
– Придется нам набраться терпения, друг мой Фарис. Даже для моей птички путь до Аккама не близок. Неизвестно, когда она вернется, и будет ли толк от ее возвращения. Что ж, подождем!
ГЛАВА 8. Мудрость счастья и горя
После первого дня все следующие потекли для Фариса непрерывной серой чередой. Он не выходил на улицу, но иногда жадно смотрел из-за садовой ограды на редких прохожих, стараясь, чтобы его не заметили. Так птица, пойманная в силок, тоскливо глядит на свободных собратьев, надеясь взлететь и даже иногда пробуя крылья, однако снова и снова замирает в ловушке.
Долина, взбудораженная горем и страшной карой, успокаивалась медленно. То ли по приказу старейшин, то ли по общему молчаливому соглашению нистальцы разом перестали замечать и маленький домик возле площади, и тех, кто в нем жил. Целителя Раэна это не беспокоило, он и сам выходил со двора только в трактир за продуктами, посмеиваясь, что конская колбаса, жареные куры и овечий сыр в Нистале все равно хороши, даже не приправленные учтивостью.
Так прошло две недели, а на третью семилетний Кадис ир-Хаман, внук трактирщика, провалился в ледяной ручей, и травники Нисталя не смогли помочь мальчику, тающему в лихорадке. Отец Кадиса посреди ночи забарабанил в дверь целителя, разбуженный Раэн мигом собрался, отправился к ребенку и просидел у его постели до утра. К полудню мальчишка задышал свободно, жар спал, а еще через три дня он выбрался на улицу, здоровый и окрепший, и первым делом попытался снова провалиться в тот же ручей. На этот раз родичи были настороже, Кадис получил отцовского ремня, а нистальцы снова стали звать Раэна «почтенным» и кланяться при встрече. Пару раз к нему даже приходили за зельями, Фарис в таких случаях молча уходил из дома в сарай, где лелеял и обихаживал кобылу чародея в глухой тоске по своему Серому.