– Еще бы, тридцать лет-то прошло, уж не помолодела девица, – тихонько буркнула старуха Шевари, склонившаяся над вязанием.
Собравшиеся укоризненно глянули на нее и снова завороженно вслушались в мягкий певучий голос чинца.
– Люань Жэ Седьмой встал и увидел, что лицо Цветка Лотоса скрыто многослойным шелком рукава. И хотя стан ее по-прежнему тонок, словно девичий, на волосы лег туман седины. «О, прекрасная дева! – воскликнул Люань Жэ Седьмой. – Прости, что так долго был я в пути. Однако повеление твое исполнено. Вот огненная птица, что пение возвращает здоровье, чьи слезы даруют молодость. Не печалься, что нежный жасмин юности сменился яшмой зрелости. По воле небес твои годы облетят с лица и тела, как лепестки вишни под порывом ветра». Он сорвал платок с клетки, и птица запела. У всех, кто услышал ее дивное пение, прошли недомогания и болезни. А потом из глаз птицы выкатились две слезы, подобные жемчугу. Люань Жэ Седьмой проглотил одну из них и тут же обернулся прекрасным юношей, словно и не прошло тридцати лет. Вторую слезу он отдал Цветку Лотоса, и ее волосы снова стали черными и блестящими, как драгоценный соболиный мех, кожа разгладилась, а глаза просияли подобно агатам. Все были поражены таким чудом, и князь Ван Хэ велел записать повесть о нем и отправить к Высочайшему Двору. Через положенный срок, поклонившись могилам предков и принеся жертвы богам, Люань Жэ Седьмой и Цветок Лотоса сыграли свадьбу и стали жить мирно и счастливо, а земного пути боги им отмерили еще пятьдесят пять лет и забрали к себе в один день. Потомки их и поныне живут в уезде Чаной…
– А птица-то куда подевалась? – не выдержала одна из служанок. – Чего ж они опять себе молодость не продлили? Неужто сдохла к тому времени?!
На нее шикнули за дерзость, и девчонка зажала рот рукой, но почтеннейший чинец не обиделся. Тонко улыбнувшись, он поднял палец перед собой и пояснил:
– Волшебную птицу милостиво согласился принять в дар Облачный Государь, и Люань Жэ Седьмой почтительно преподнес ее Высочайшему Двору. За этот верноподданный поступок Государь наградил Люань Жэ Седьмого двенадцатью ларцами, полными драгоценностей, и даровал ему и его потомкам освобождение от налогов на три поколения.
Женщины понимающе закивали, хотя кое-где послышались горестные вздохи, а Наргис, улыбаясь про себя, подумала, что обычаи царственных особ удивительно схожи. Если бы кто-то из подданных пресветлейшего шаха заполучил такую волшебную редкость, самым разумным поступком было бы немедленно подарить ее повелителю. В противном случае… Впрочем, думать о таких вещах ей, дочери визиря, не полагалось. Пресветлейший государь велик и мудр, он достойно награждает верность и карает непочтение. Да хранят его светлые боги, ибо без государя все шахство рухнет в пропасть беззакония.
– Благодарю вас, почтеннейший Лао Шэ, – сказала она вслух, и женщины, собравшиеся в большой комнате, закивали. – Вы великодушно рассказали нам прекрасную повесть, полную чудес и мудрых мыслей.
Чинец сложил перед собой ладони и ответил почтительным поклоном, не вставая с подушек, на которых сидел. Кто-то из девушек тут же метнулся к нему с пиалой прохладного шербета, и Лао Шэ сделал пару глотков, а затем улыбнулся и сказал:
– Мне ли, недостойному, принимать эти слова от светлейшей госпожи? Видит небо, это я, ваш покорный слуга, должен вечно испытывать признательность за подобную заботу. Поистине этот дом стал для меня дороже родного. Когда вернусь домой, сердце свое оставлю здесь, и пусть послужит оно камешком в башне славы и величия вашей семьи.
Женщины вокруг умиленно улыбались, продолжали кивать и покачивать головами, с восхищением глядя и на ученого чинца, знающего столько дивных сказок, и на свою госпожу, что ведет с ним благородную беседу.
– Говорят-то оба как по писаному… – расслышала Наргис восхищенный шепот из стайки служанок, замерших у самого входа.
Их в гостиную допустили из великой милости, и болтушке немедленно поддали локтем под ребра, чтобы замолчала. Не дай боги, госпожа прогневается и больше не позволит слушать истории, которые уже вторую неделю рассказывает по вечерам приезжий мудрец. Конечно, всю прислугу в комнату не пускали, но можно не сомневаться, что на следующий же день очередная легенда или сказка из далекой Чины облетит усадьбу, пересказанная несколько раз. Правда, благородный чинский юноша Люань Жэ Седьмой в изложении кухарок и охранников станет Латифом или Хазретом, а Цветок Лотоса превратится в привычную Ясмин, Гюльназ, а то и Наргис. Все-таки нарциссы с жасмином добрым харузцам куда привычнее и понятнее лотосов.
– Ох и хороша история! – выдохнула тетушка Шевари, и Наргис, хорошо знающая ее характер, немедленно насторожилась. – А все ж таки не следует забывать, что сказка – она сказка и есть. Добро, что боги сжалились и Люань этот живым домой вернулся, да еще и с волшебной птичкой. А ну как сложил бы голову где-нибудь по дороге? А девице его всю жизнь ждать? Понятное дело, что она завяла да исчахла от горя и забот. После тридцати лет одиночества, пожалуй, и замуж уже не захочешь!
– Так ведь она ж опять помолодела, – возразила тетушка Навадари, тоже одна из тех, кому, ради их положения в доме и почтенного возраста, обсуждать истории дозволялось. – А раз молодая, так чего замуж не пойти? Опять же, Люаня этого чинский государь сокровищами пожаловал! И молодой, и богатый – жених на славу!
– Ну, сокровища сокровищами, а жить-то с человеком, не с ними, – сварливо возразила Шевари, и все в комнате притихли, даже сам Лао Шэ сощурился, попивая шербет и слушая спор. – Вот ты бы пошла за мужчину, который по первому твоему слову готов на тридцать лет из дома сорваться? Мало ли что девчонка неразумная захочет? Может, она звезду с неба потребует, так он и за звездой побежит? А вот не добыл бы он эту птицу, а? Хорошо, если сам домой вернулся нищим да старым, хоть помер бы в покое, а не в канаве придорожной. А невеста всю жизнь прожила пустоцветом, ни мужской ласки не зная, ни деточек не родив. Не всякому ж боги вторую жизнь жалуют. Простому человеку одну бы прожить как положено.
– Ты что ж такое говоришь, а, Шевари? – возмутилась тетушка Навадари. – По-твоему, как этот Люань за порог, так Лотос должна была за другого выскакивать? Может, еще за первого, кто посватается, чтобы в девках не остаться?
– Ну, за первого-то зачем? – пожала плечами Шевари, не переставая вязать – спицы так и мелькали в руках. – Раз уж она лучшая красавица была в этом их уезде, так выбрать могла, наверное. Уж не хуже этого Люаня там женихи водились. Да и не сразу, а подождала бы лет пять для приличия.
– А как же любовь? – простонал кто-то из молодых. – Она ж его любила!
– Эх, девицы… – вздохнула Шевари и бросила быстрый взгляд в сторону Наргис. – Любовью в холода не укроешься да в казан не положишь. Благо, что не сирота она была и не нищенка, а девица из приличной семьи, да еще и единственная дочь. Вот и прожила эти тридцать лет в довольстве. А если бы у нее на руках пять младших сестер было – и всех замуж надо выдать? Да родители старые… А если бы он не до свадьбы за птицей этой сорвался, а потом? Когда у них уже дети родились бы, а? Это, конечно, вряд ли. Мужчины только для невест готовы за волшебными птицами бегать, а станешь законной женой – и курицы на ужин не всегда допросишься. Но вдруг? Он, значит, уедет на тридцать лет, а ты с детьми? Да со своими родителями, да со свекрами, которых он на тебя оставил, а? Тут никакого волшебства не захочешь, лишь бы муж дома был, чтобы не одной с этим хозяйством биться. Ну, обещала она ему… Обещания надо держать, это верно. Да только и головой же думать надо. Поискал бы года три эту птицу – и хватит. Вернулся бы домой с подарками заморскими, так приняла бы его невеста и без птицы.