Фарис был уверен, что не заснет всю ночь: как можно спать, если рядом бродит убийца?! И пусть Раэн говорит, что поставил чародейские ловушки, сабля все-таки вернее. Не зря старики рассказывают, что даже злые духи боятся стали, если та никогда не была осквернена предательским ударом.
В своей сабле, выкованной для него дедом, Фарис был уверен свято, но вот беда – ее сорвали вместе с поясом. Где-то она теперь? Хорошо, если вернули матери, пожалели вдову, которой нелегко будет купить оружие младшему сыну… А ведь могли сломать и отдать на перековку хромому Батаю, что стал местным кузнецом после смерти старого ир-Джейхана. И превратится его светлая красавица в мотыгу или петли для засова…
Усилием воли он отогнал зло царапнувшую сердце тоску и с сожалением подумал, что вернется мерзавец – а драться-то и нечем. Не с деревяшкой же на него выходить?! Но вот что он точно может сделать, так это покараулить, чтобы их с Раэном больше не застали врасплох. Ночь морозная, снег непременно захрустит под шагами, да и темную тень на нем будет отлично видно. Кстати, что это мелькнуло? Ветви качнулись… А вот потянулась к Фарису прямо через окно морда Серого – странно, что ему здесь делать? Фарис почесал жеребца, погладил, тот фыркнул, выпрашивая яблоко, но яблок нет – предзимье…
Серый, словно поняв это, исчез, и вокруг Фариса закружилась метель, но почему-то не белая, а разноцветная и сладко пахнущая. Он закрыл глаза, в которые лезли то ли теплые снежинки, то ли облетающий вишневый цвет, и решил, что полежит совсем немного, дав зрению отдых для большей зоркости, а потом станет всю ночь сторожить… Покачнулся на постели, превратившейся вдруг в огромный стог сена, упругий, душистый…
И очнулся уже утром!
Растерянно сел в постели, сообразив, что позорно заснул, покосился на Раэна, который устроился в кресле возле очага. Благодарение всем богам, особенно Дарише Воителю, что хотя бы не похвалился умением стоять на карауле – вот позору было бы! И ведь раньше действительно не считал это за труд. Сколько раз приходилось то стеречь коней от степняков, то выслеживать волков, что пришли резать отару… Никогда не засыпал! Уж не Раэна ли это штучки?
Поднявшись и быстро умывшись, он подкинул в уже горящий очаг дров и поставил на огонь сковороду. Разогреть вчерашнюю ячменную кашу на топленом жиру, добавить куски копченой курицы, покрошить пару зубчиков чеснока… И вроде нехитрая снедь, а пахнет на весь дом, да и на вкус – объеденье!
Помешивая кашу с мясом, Фарис покосился на Раэна, занятого чем-то странным. Перед целителем на полу стояла глиняная миска, в которую он строгал ножом древко стрелы. Той самой, вчерашней, со срезанным клеймом. В миске уже виднелась горка стружек, несколько наконечников и мелко покрошенные перья. Еще одна стрела лежала рядом.
– Что ты делаешь? – не выдержал Фарис, когда Раэн взял последнюю стрелу и ловко содрал с нее наконечник ножом, бросив его в миску.
– Что? А-а-а… – чуть удивленно протянул целитель, поднимая голову, словно только что увидел Фариса. – Ну, как бы тебе объяснить… – Не переставая строгать стрелу, он посмотрел на нее и вздохнул: – Я бы сказал, что делаю магический маяк, но это будет еще непонятнее, чем настоящее объяснение. Хм… Ты ведь знаешь, что у каждой вещи есть запах? Он может быть слабым, и люди его не чувствуют, зато собаки отлично различают. Дай собаке понюхать вещь, принадлежавшую вору, и она пойдет по следу…
– Это все знают, – перебил Фарис.
К его обиде за вчерашнее прибавилась новая – целитель разговаривал с ним, как с несмышленым ребенком!
– Ну, тогда и остальное поймешь, – невозмутимо согласился Раэн. – Эти стрелы несут отпечаток души того, кто их держал в руках. Мой, конечно, тоже – я ведь их ловил. Но он слабый, и его можно удалить, если знать как. А вот хозяину они принадлежали гораздо дольше, причем он их накладывал на тетиву с ясным намерением убить, а оружие очень чутко к подобным мыслям и стремлениям.
Фарис понятливо кивнул, уже даже не обижаясь. Конечно, у оружия есть душа, это любому мальчишке известно. А раз есть душа, значит, оно может понять своего хозяина. И снова сердце резанула тоска по сабле, которую он отогнал, вслушиваясь в голос Раэна.
– Вот я и хочу использовать отпечаток, оставленный на них вчерашним гостем, – продолжил тот. – Связать магический запах его сущности с тем, что сделаю из этих стрел. – Покосился на Фариса, усмехнулся и успокоил: – Сейчас увидишь все сам, а то ведь начну рассказывать – так не поверишь.
Дорезав последнюю стрелу вместе с перьями, он поставил миску на угли очага, коснулся огня кончиками пальцев и что-то прошептал ему просительным ласковым голосом.
И огонь отозвался! Вспыхнув, ровное пламя окружило миску, но внутрь, на деревянную труху и перья, не кинулось. Языки огня сплелись поверх миски и ее содержимого, образуя сначала купол, затем огненный шар. Огонь загудел так мощно, словно обитал не в простом домашнем очаге, а в кузнечной печи, по кухне разнесся хорошо знакомый Фарису резкий запах кузницы…
Умирая от любопытства, Фарис едва не свернул шею, заглядывая в очаг поверх плеча снова севшего в кресло Раэна, но все-таки так и не понял, в какой миг пламя опало, и стало видно, что в миске блестит жидкая темная масса. Этого просто не могло быть! И конечно, он не поверил бы, расскажи Раэн о таком заранее! Расплавить металл в кухонном очаге!? В простой глиняной миске для еды! На обычных поленьях! Без горна и мехов, без угля! Невозможно…
Наклонившись вперед, Раэн помешал расплавленный металл ножом. Внук лучшего кузнеца долины сглотнул слюну и медленно выдохнул. Вот это настоящее чародейство… Нет, конечно, он верил, что именно Раэн тянет из степи снеговые тучи, да и слепленную из глины, а потом оживленную птицу помнил прекрасно… И летающие ведра, и целительское искусство чужестранца… Однако так управляться с металлом, чуждым всякой магии?!
«Но почему при таких удивительных умениях он здесь, в Нистале? – пришла вдруг Фарису простая и удивившая его мысль. – Почему не служит пресветлому шаху в числе придворных чародеев? Или не славен по всей стране как великий мудрец и волшебник? Что ему за дело до Нисталя и его беды, такой маленькой по сравнению с огромным миром за пределами долины? Вот не забрал бы он меня от столба, и… Да ничего для этого самого мира не изменилось бы! Все, что случается в Нистале, в нем же и остается, потому что чужакам нет дела до нашей жизни, да и сами мы стараемся никому ее не показывать. Сняли бы мое тело, зарыли, да и все на этом! Или… не все? Что здесь вообще творится и почему я так важен?!»