Темные игры

22
18
20
22
24
26
28
30

Над этими словами Фарис думал еще дольше, а потом спросил, как же так получается, что среди людей все равно есть умные и глупые? Если каждый человек может заточить лезвие своего разума, почему немногие это делают?

– Ну, во-первых, не всякий разум можно заострить, – отозвался Раэн, колдуя над установленной в раскаленный песок джезвой. – У тебя же дед вроде был кузнецом? Значит, ты должен понимать, что из плохой руды хороший клинок не выкуешь, хоть наизнанку вывернись. Бывает, что человеку просто не дано думать, вот уродился он с такой головой, бедняга. И тогда одно спасение – слушать умных людей.

Фарис кивнул – подобного он повидал предостаточно даже среди своих друзей и родичей. Вроде бы объясняешь на совесть, а по глазам видно, что слова уходят, как вода в песок, без всякой пользы. Ну да, из плохого железа саблю не скуешь, из осла лихого скакуна не вырастишь.

– А бывает, – продолжил Раэн, снимая джезву с ароматным парком, – что и руда вроде бы хороша, но ведь ее ковать надо. И не всегда это могут сделать родители да наставники. Кое-что человек может воспитать в себе только сам. А это сложно. Трудно, долго, иногда больно. Вот ты каждый день упражняешься с саблей, а помнишь, как начинал? Тело болело, руки не слушались, да и сколько синяков получил, верно? Разве не легче лежать на диване и пить кофе с пахлавой?

– Легче, – признал Фарис. – Но ведь хорошим бойцом так не станешь.

– Ну, так и не все люди хотят стать бойцами, тем более хорошими. На это нужно изрядный кусок жизни потратить, от многого отказаться. Человеку хочется с друзьями в чайхане посидеть и на девушек полюбоваться, да и мало ли других радостей? А вместо этого нужно саблей махать, пока сто потов не сойдет. И не день, даже не месяц, а долгие годы. Вот и с мудростью точно так же. Надо читать книги и слушать наставников, а потом еще самому напрягать разум, чтобы все это обдумать и усвоить. Целитель изучает свойства человеческого тела, признаки болезней и рецепты зелий. У кузнеца, художника или швеи тоже достаточно знаний и секретов мастерства. А самое обидное, что никто тебе заранее не может пообещать, что учеба пойдет на пользу. Бывает, что человек долгие годы учится лечить, а хорошего целителя из него так и не выходит. Или машет-машет саблей, да все без толку. То ли руда не та, то ли кузнец где-то ошибся, то ли сам клинок хотел быть не саблей, а мотыгой или плотницким топором, а то и спицей для вязания, понимаешь?

Фарис молча кивнул, растерянно подумав, что никогда не задавался вопросом, для чего ему учиться военному делу? Ладно, сейчас он просто время занимает и гонит подальше тяжелые думы. Но раньше-то? Отец говорил, что это достойное занятие для мужчины, да и сам Фарис понимал, что чем лучше владеешь саблей, тем легче уцелеть, если встретишься со степняками. И ему нравилось ковать себя, как это назвал Раэн. Изо дня в день становиться крепче, ловчее, быстрее. Иногда мелькали мысли уехать из долины, пойти на службу к пресветлому шаху… Или просто поискать в этой жизни чего-то особенного, не похожего на ежедневную возню с овцами и табуном. Но потом Фарис думал, как же без него мать и сестры с братом… Пока еще малой подрастет и сможет делать мужскую работу!

Вот и выходило, что год за годом летели мимо, а мечта повидать мир все отодвигалась. И это еще у него не было ни жены, ни невесты! Многие ровесники уже детей на руках держали, а потом гордо меняли пряжки пояса на толстые, затейливо кованые, чтобы всякому было видно – вот уважаемый отец семейства, продолживший свой род. А Фарис… Ни одна из девушек долины не была ему по душе настолько, чтобы сердце хоть однажды зачастило. Хотя заглядывались на него многие, да и старшие родичи девиц поглядывали благосклонно, от ворот не гоняли… Может, дело было в том, что он ясно понимал: связать себя брачной клятвой означает навсегда променять крылья свободы на теплый и уютный, но тяжелый плащ заботы о семье.

– О чем задумался? – весело спросил Раэн, разливая кофе по чашкам.

– Да так…

Рассказать и объяснить такую прорву мыслей разом Фарис не мог, поэтому ушел от ответа, кивнув на окно:

– Снег странный. Все сыпет и сыпет. Не припомню, чтобы в предзимье такие снегопады бывали. Если до весны ляжет, скотине может сена на зиму не хватить.

– Не ляжет, – уверенно отозвался Раэн. – До новолуния продержится, а потом растает. Мне в вашей гостеприимной долине зимовать не с руки, так что дольше нужного я тучи звать не стану.

– Звать… тучи? – Фарис не поверил своим ушам, потом решил, что целитель по обыкновению шутит, но тот был совершенно серьезен. – Разве это возможно?! И… зачем?!

– А ты как думаешь? – поднял тот брови. – Если бы дорога на Иллай была свободна, ваши старейшины меня бы здесь не потерпели. А так им деваться некуда. Но к новолунию все решится, вот тогда я и снег перестану тащить из Степи. Сам это делать не люблю, работа тяжелая!

Фарис вспомнил письмо из Аккама, набрался смелости и уже открыл рот, но тут в плотно закрытую на ночь ставню кто-то постучал. Раэн замер с чашкой в руках, и Фарис еще успел удивиться. Лекарь всегда знал заранее, что к ним в дом кто-то идет, и даже шутил, что с его умениями сторожевая собака не нужна. А сейчас лицо у него было застывшее и словно растерянное.

– Фарис! – Голос показался смутно знакомым, только искаженным. – Фар, дружище, выйди на минутку!

Дружище?! О нем не забыли! Кто-то пришел! Пусть и ночью, чтобы не навлечь на себя неприятности, но пришел же! После стольких дней наедине с Раэном, спасителем, но чужаком, Фарис даже не представлял, что для него будет значить хоть один близкий человек. Но кто это? Дархан? Меджид? Асур?! Кто из друзей?!

Радостно вспыхнув от неожиданности, он бросился к выходу и не понял, когда Раэн, тенью оказавшись рядом, успел отбросить его за спину. Перед глазами мелькнул темный проем двери, которую Фарис успел толкнуть. Щелк! Щелк! Сухой треск тетивы разорвал морозную тишину. Судя по звуку, лучник стрелял шагов с двадцати, не больше. Захлебнувшись ужасом, Фарис понял, что не успеет, уже не успевает.… Взвыв, он кинулся наперерез Раэну от окна, куда отшвырнул его чародей.

Щелк! Раэн, отнюдь не торопясь оседать на пол, как-то особенно мягко, почти лениво повел кистью руки и словно вытащил стрелу из воздуха.