– Держи, – неловко отдал он ее Камалю. – Но подарок я тебе все-таки настоящий сделаю!
Камаль, покачав головой, крепко сжал ладонь с безделушкой, и его глаза просияли так, словно ему подарили шахский венец или что там носит пресветлый государь. Больше он в доме Фариса не появлялся, да и праздник постепенно прекратился. Радость радостью, но работа по хозяйству сама себя не сделает.
Но если не считать неловкой обиды за Раэна и дурных снов каждое утро, все было бы просто замечательно! С расслабленной ленцой думая об этом, Фарис даже не заметил, как тихонько исчезла мать, оставив мужчин одних, и только по виду дядюшек, разом переглянувшихся, понял, что пришло время разговора. Облегчать им задачу вопросами он не собирался, твердо усвоив из уроков целителя, что наносящий первый удар всегда рискует больше.
– Ну как ты, Фар? Отдохнул? – мягко поинтересовался Нафаль, заботливо подвигая к нему печенье, до которого Фарис великолепно дотягивался и сам.
– Да, дядюшка, благодарю за заботу.
– Мы все за тебя рады, ты ведь знаешь.
– Я знаю, дядюшка.
Фарис невозмутимо подлил себе кофе.
– Нелегко тебе дался этот месяц, верно, парень?
– Нам всем нелегко пришлось, дядя Нафаль, – отозвался Фарис, чувствуя, что травник настойчиво куда-то клонит, но не понимая куда.
– Ну, тебе-то хуже всех досталось. А этот твой лекарь, он тебя не обижал?
– Раэн? – удивился Фарис. – Нет.… Как он мог меня обидеть?
Дядюшки снова переглянулись, причем Фарид слегка покраснел.
– Понимаешь, – неуверенно продолжал Нафаль, – люди разное болтают. К нему ведь до этой истории Камаль захаживал, а с ним давно все ясно. Ладно, дело молодое, не к девушкам же чужаку приставать. А Камаль, он как дерево у дороги: всякий яблочко сорвет. Ну вот, а потом-то ир-Фейси перестал к лекарю бегать, когда он тебя в дом забрал. Так что кое-кто и начал нехорошее поговаривать…
– Что я у Раэна вместо постельной грелки? – холодно уточнил Фарис. – И что же это за люди, хотелось бы знать? И вы тоже так думали? Про меня?
«А ведь думали, – понял он с пронзительной ясностью, глядя на смущенно отводящих глаза родичей. – Решили, что чужестранец нашел себе новую игрушку взамен Камаля, потому и от столба отвязал. И… смирились? Похоже на то. Просто выкинули меня из своей жизни, забыли, будто и не было у них племянника. Ашара не человек, и всем наплевать, что с ним делает хозяин. А если бы меня Сейлем отвязал?! Неужели во всей долине нашлись только два человека, которые поверили в мою невиновность?! Раэн и… Камаль? И все?!»
Что-то внутри натянулось, как тетива, и вдруг порвалось, хлестнув острой обжигающей болью. Вот так вот… Он ведь любил и почитал своих старших родственников, доверял им, как и друзьям. Тем самым лихим парням, что не побоялись бы столкнуться с отрядом степняков и с восторгом шли за ним на любые проказы. А хотя бы разок прийти вечером в дом целителя и поговорить с бывшим другом, узнать, в самом ли деле он виноват, испугались. Но то хотя бы не родня, а вот его дядюшки да двоюродные братья… На мать и сестер он обижаться даже не думал: приличные женщины не имеют права даже выйти на улицу без сопровождения мужчины, а дом Раэна – последнее место, куда они могли попросить их проводить. Но вот эти самые мужчины!
– Что за люди, дядя Нафаль? – повторил он.
– Да какая разница? – увильнул травник. – Я про лекаря ничего худого сказать не хочу, но он здесь покрутится и уедет, а тебе жить. Худая слава век не ржавеет, как говорится.
– Да какая слава?! – с тихой пока еще злостью выдохнул Фарис. – Раэн меня спас, делил со мной кров и еду, лечил меня. Какая тварь осмелилась про нас такое сказать? Он мне старшим братом стал! И весь наш род, если еще не забыли, дядя, ему честью обязан. Кто доказал, что я не виновен?