– Да, именно так и думаю.
– Так говори же скорей… Каким путем?
– Да просто – рекой.
– Но ведь река так широка и глубока, что через нее нельзя перейти… Ты, любезный, чуть ли не теряешь голову!..
– Голова-то у меня еще исправно держится на плечах… И даже в ней сидит пара добрых глаз, чтоб вам послужить…. А брод через реку разве годится только для коз, да для овец, что ли?..
– Значит, есть брод на этой реке и ты его знаешь?
– Ну, вот еще! да если б я не знал его, так зачем же и пришел бы сюда?
Генрих IV чуть не обнял крестьянина.
– И ты нас проводишь?
– Да, когда прикажете. Оно даже и лучше подождать ночи: ночью-то похуже караулят в окрестностях.
– А разве и на том берегу есть неприятели?
– Да, за леском, и вам оттого именно их и не видно… но не так, как здесь… а отряд, надо думать, вдвое против вашего.
– Ну, это ничего, пробьемся!
– И я себе говорил то же самое.
– Живей снимать лагерь! – крикнул король, но, спохватившись, тронул руку будущего проводника: – Да ты не врешь? Ты не для того пришел сюда, чтоб обмануть меня и навести нас всех на засаду?
– А велите ехать по обеим сторонам меня двум верховым с пистолетами в руке и, как только вам покажется, что я соврал, пусть меня застрелят без всяких разговоров! Но за то, если я благополучно проведу вас в брод, то ведь и мне же можно будет попросить кой о чем?
– Проси, чего хочешь! кошелек весь высыплю тебе на руку.
– Кошелек-то оставьте пожалуй при себе, а мне велите дать коня да шпагу и позвольте биться рядом с вами.
– Ещё бы, решено!.. Останешься при мне.
Как только совсем стемнело, королевский отряд снялся потихоньку с лагеря и выстроился, а крестьянин стал к голове и пошел прямо вперед через лес. Солдаты потянулись гуськом по узкой и извилистой тропинке, которая через чащу вела к самой реке. Проводник скакал на ходу, как заяц, ни разу не задумавшись, хоть было так темно, как в печке. Когда выходили на поляну, вдали виднелись там и сям красные точки, блиставшие, как искры: то были неприятельские огни. Они огибали лес кругом со всех сторон. Ветер доносил оттуда песни. Видно было, что там люди сыты: так они весело шумели. С королевской стороны царствовало глубокое молчание.