Окопов. Счастье на предъявителя

22
18
20
22
24
26
28
30

– Да, трудно поверить в предательство близкого человека, – Федор Иванович встал, вышел из комнаты, тут же вернулся с портфелем, уселся на прежнее место, выложил на стол стопку бумаг и хлопнул сверху ладонью. – Но факты, брат, факты!

Он опять встал, приосанился и громко провозгласил: «Итак, слушается дело…, – отставной судья сбился, нахмурил лоб, почесал бороду и пробормотал: – Какое же дело…? Гражданское…? Уголовное…? Административка…? Тут всего намешено… Ладно, просто дело! Слушается дело – опять громко воскликнул он, – в отношении гражданки Исаковой, в замужестве Окоповой Светланы Владимировны, при участии потерпевшего Окопова Николая Анатольевича. Отводы суду есть…? Желают ли стороны до начала процесса заявить ходатайства, сделать заявление…? Хорошо. Тогда судебное заседание объявляю открытым!» Федор Иванович приложился к бутылке, сделав изрядный глоток, сел на диван.

– Я не буду все разжевывать, – сказал он, откинувшись на спинку. – Сошлюсь на факты. А ты уж сам их интерпретируй, как хочешь. Согласен?

– …

– Начну с очевидного. Когда ты в лесах был, с женой переписывался?

– Да, радиограммы.

– Вот решение мирового судьи о расторжении брака. Оно вынесено … – он достал из стопки листок, вгляделся, – девятого июля сего года. То есть, четыре месяца назад. Вопрос. Продолжала ли она после этого писать…? А?

Николай Анатольевич молчал.

– И что писала? Может, уведомила, что между вами все кончено…? А может, она не знала, что вынесено решение о расторжении брака? Да нет же, указано, что присутствовала на заседании. Хочешь глянуть?

Он помотал головой. Короткий текст решения изучил досконально. На это обстоятельство не обратил внимания. Однако, так просто соглашаться с доводами не спешил.

– Это все Юрий Захарко. Он перехватил переписку, слал радиограммы от имени Игоря Антоновича, моего главбуха. От нее тоже…, наверное.

– Допустим. Теоретически такое может быть. Только ты, вроде, говорил, что звонил ей из Шереметьево. Что она тебе ответила…? Я полагаю, то же, что и в радиограммах. Жду, люблю, приезжай. Или твой юрист телефонный разговор также перехватил?

Ответить было нечего. Николай Анатольевич поежился. Ему стало зябко.

– Теперь предлагаю выяснить, – продолжил Федор Иванович, – что было раньше, яйцо или курица? Ты считаешь, причиной развода стала ревность из-за фотографии и статьи в газете? Так?

– …

– Не обращают внимания на мелочи, – со вздохом произнес Федор Иванович. – Ведь в них, как говорится… Эта газетка вышла шестого июля. Решение о расторжении брака датировано девятым. Спрашивается, могла ли она за три дня получить развод? А?

– …

– Можно допустить, что фотографию она видела до публикации. Самое раннее, середина июня, когда тебя в райцентр вызывали. Следовательно, узнать о существовании снимка твоя жена могла не более чем за три недели до суда. Вроде, логично, если не знать судейского делопроизводства. По делам о разводе, когда один из супругов против, суд обязан дать сторонам до трех месяцев на примирение. Обычно дают два, чтобы месяц в запасе. Кстати, в твоем решении это указано. Два месяца. Опять зададимся вопросом. Что было вначале, копрометирующий снимок, или подача заявления в суд? Статейка в газете, это причина, или предлог?

Николай Анатольевич молчал. До него, наконец, стала доходить неприглядная истина про любимого человека. Однако, это открытие, несмотря на всю свою чудовищность, его никак не задевало. Все воспринималось с тупым, апатичным безразличием. Лишь только сильнее стало знобить. Федор Иванович не замечал, что его собеседника уже трясет мелкой дрожью. Он хлебнул еще из бутылки и продолжил со словоохотливостью захмелевшего:

– А знаешь, что нужно, чтобы жена на законных основаниях могла оттяпать все имущество муженька…? Ну…?