Священное Писание представляет сатану «весьма мудрым и разумным» в его замыслах и действиях (Быт. 3, 1; Иез. 28, 3–6). В Книге Иова он посещает Самого Бога, сообщает Ему о том, что происходит на земле, и получает соответствующие повеления (Иов. 1, 7–12). Он же в Книге Захарии, стоя пред ангелом Господним, с мастерством прокурора обвиняет Израиль и Иерусалим в грехах, причем останавливает его только прямой запрет Самого Господа (Зах. 3, 1–2).
Не случайно в Книге Иезекииля «царь Тирский», в образе которого толкователи многих веков видели олицетворение сатаны, назван великим мудрецом! Там он изображается как «помазанный херувим», обитавший прежде своего падения в саду Божьем и ходивший «меж огнистых камней»:
…Вот, ты премудрее Даниила, нет тайны, сокрытой от тебя…
Да и новозаветные описания «князя мира сего» свидетельствуют о его особой «злой мудрости», о том хитром коварстве, с каким подходит он к людям, желая ввести их в соблазн. Достаточно вспомнить историю искушения дьяволом в пустыне самого Иисуса (Матф. 4, 3–11).
Теперь зададим новый вопрос: неужто, будучи столь «мудрым на зло» и предвидя будущий ход событий, князь тьмы действительно мог жаждать публичной мученической смерти Сына Божьего? Неужели он даже не подозревал, что такая смерть не может быть напрасной, не может пройти бесследно для его – «бога века сего» (II Кор. 4, 4) – власти и влияния? Что казнь Мессии призвана будет нанести ему и его власти страшный удар? Ведь сам Иисус заявлял открыто и неоднократно своим ученикам, что именно в Иерусалиме Сын Человеческий будет унижен, поруган и предан смерти, но затем воскреснет! И прямо предсказывал даже способ своей казни, соотнося себя с ветхозаветным медным змеем, вознесенным на шест (Иоан. 3, 14).
Неужели враг, присматривавшийся к Сыну Божьему с его младенческого возраста, внимательно следя за каждым его шагом и словом, мог пропустить все это мимо ушей? Неужели он не разумел, что предсказанные заранее смерть и воскресение Мессии, о которых век за веком пророчествовали Давид, Исаия, Осия, Даниил и другие вестники Божии (ср. Пс. 21, 1–28; Ис. 53, 1–12; Дан. 9, 24–27; Ос. 6, 1–3), связаны напрямую с искуплением грехов и с выведением грешников из ада, то есть с крушением владычества дьявола?!
Мог ли он не предугадывать всего этого? Смешно думать, будто столь прозорливый дух не исследовал прежние Писания (цитаты из которых он приводил в полемике с Иисусом в пустыне – Матф. 4, 5; Лук. 4, 9–11), что он не расслышал слов Мессии, сказанных его ученикам, и не замечал множества чудес Иисуса!
А если понимал и сопоставлял (что несомненно), то какой же напрашивается вывод? Разве не такой: злой дух, если бы только у него оставалась свобода действий, предпринял бы все от него зависящее, чтобы не допустить публичной казни Иисуса, не позволить дальнейшему ходу событий завершиться Голгофой! И не рассчитывал ли он с этой целью использовать наиболее «надежный» способ влияния – воздействие на одного из ближайших учеников Мессии, как и было предсказано в древних пророчествах?
Кто над кем получил власть?
Не проясняется ли из всего сказанного выше необходимость для Иисуса лишить врага свободы действий, чтобы тот не мог помешать жертвенной, искупительной смерти Мессии за грехи человечества, его дальнейшему сошествию во ад и, наконец, триумфальному воскресению и вознесению на небеса?
И не здесь ли коренится необходимость в помощи того ученика-соратника, который возьмет на себя роль «удерживающего» сатану – «примет его» в себя и будет в состоянии определенное время «держать взаперти», сам не подвергаясь при этом разрушительным воздействиям князя тьмы?
И не пришлось ли ради этого Иисусу воспитать особо одаренного, таинственно наставленного и сверхъестественно подготовленного апостола?
Как известно, во время Тайной вечери Иисус подал Иуде Искариоту кусочек хлеба (имеется в виду маца – пасхальный опреснок), после чего в Иуду «вошел сатана» и прозвучали слова Учителя: «…что делаешь, делай скорее» (Иоан. 13, 27). Иуда тотчас вышел из дома Тайной вечери и направился к своим «заказчикам» – окружению первосвященника Каиафы, чтобы оповестить их о месте, где Иисус будет проводить остаток ночи. Он привел воинский отряд, подвластный первосвященнику, в Гефсиманию – для ареста Иисуса (Иоан. 18, 3–13). Описываемым событиям предшествуют переговоры Иуды с членами Синедриона, которым он несколькими днями ранее предложил выдать Учителя, за что и получил знаменитые тридцать серебреников (Матф. 26, 14–16).
Казалось бы, все взаимосвязано, логично, все точки над i в этой истории проставлены – как в событийном, так и в нравственно-психологическом плане. Но это только на первый взгляд. Достаточно более пристально вглядеться в изложенное, как у нас возникнет целый ряд новых – неожиданных, весьма «неудобных» и даже шокирующих вопросов, которые, раз задавшись ими, уже «не обойдешь – не объедешь».
И вот первый из них. После поданного Иисусом Иуде куска хлеба (опреснока) в Искариота «вошел сатана». Не какой-нибудь «мелкий бес», а сам «князь мира сего» – вождь и начальник всей нечистой силы, всего темного мира! Об этом у Иоанна (13, 2), а также у Луки (22, 3) сказано четко и ясно. Все повествования об изгнании бесов Иисусом (Матф. 9, 32–33; 17, 14–18; Марк. 7, 25–30; Лук. 4, 33–35; 8, 27–35; 9, 38–42; 11, 14) говорят однозначно и единогласно, что человек, одержимый бесом, теряет власть над собой, будучи захвачен силой, намного его превосходящей. Ведь он непременно «беснуется» – ведет себя агрессивно, падает на землю, трясясь и дергаясь, и т. п. – в общем, поступает совершенно неадекватно, во вред себе и другим! И окружающие вынуждены применять к нему строгие сдерживающие меры – например, сажать на цепь (Марк. 5, 3; Лук. 8, 29). В Ветхом Завете подробно описано поведение царя Саула, который, будучи (в наказание за ослушание Бога) одержим злым духом, метал копье в Давида и даже в собственного сына Ионафана (I Цар. 20, 33). Разве не следует из всего этого, что человек, одержимый нечистым духом, лишен возможности управлять собственным поведением, совершать сколько-нибудь осмысленные поступки? А уж тем паче это должно относиться к тому, кто одержим самим князем демонов – сатаной!
Но ведь именно в таком положении и оказался Иуда после вкушения хлеба, поданного Иисусом. Как же тогда смог он сознательно исполнить повеление Учителя: «…что делаешь, делай скорее»?
И еще: как мог человек одержимый, то есть не владеющий собой, раскаяться в своем грехе и отказаться от полученных за предательство денег, бросив их в Храме? Разве нечистый дух, взявший над ним власть, мог допустить подобное?
И где говорится, что этот дух, войдя в Иуду, хоть на миг покидал его – вплоть до трагической развязки его земной жизни? Если же ученик действовал по своей воле и имел внутреннюю силу для публичного покаяния, кто же над кем властвовал? Злой дух над человеком – или человек над ним?
Иными словами – неужели злой дух, войдя в Иуду, оказался в ловушке, попал в капкан, из которого в течение определенного времени не мог выбраться? Иначе крайне трудно теологически обосновать и психологически объяснить приведенные эпизоды.
Не значит ли сказанное, что Иуда обладал некой особой, беспрецедентной духовной силой, позволявшей ему, «удерживая в себе» злого духа, сохранять полный контроль над своими волевыми импульсами, разумом, эмоциями – и, конечно, поступками? Выходит, что он, в отличие от всех прочих одержимых, вместив в себе сатану, покорил и обезвредил его, оставаясь полностью свободным и не позволяя внутреннему врагу помрачить его разум и руководить его действиями!
ebooksa