Что же ты, моя старушка, Приумолкла у окна?
Все невольно улыбнулись. Только боцман косо посмотрел на Широбокова и выразительно показал палец, что означало: один наряд на камбуз — картошку чистить. За несдержанность!
Когда первая мина ушла за корму, вместе с ней как-то сразу ушел и страх перед невидимой нам опасностью. Много раз потом мы слышали скрежет по бортам, стопорили то левый, то правый электродвигатель, но такого леденящего душу ощущения, как в первый раз, пожалуй, уже никто из нас больше не испытывал. Мины мы «освоили», как сострил кто-то из офицеров.
Гогландскую позицию форсировали без происшествий. На траверзе маяка Вайндло обнаружили два малых судна. Тратить на них торпеды не стали: следовало поберечь для крупных судов. На вторые сутки после нашего ухода с острова Лавенсари, когда мы в надводном положении преодолевали линию немецко-финского сторожевого охранения, произошла первая встреча с неприятелем. Финские шуцкоровские дозорные катера и немецкие сторожевики беззаботно ходили с включенными отличительными огнями, так что мы могли своевременно определить их положение и, маневрируя, проскользнуть незамеченными. В эту ночь мы научились ценить малую заметность подводной лодки. На виду у нас, как призраки, быстро проплывали силуэты вражеских кораблей, причем иногда так близко, что мы опасались, как бы фашисты не услышали глухого стука наших дизелей или плеска волны, разбивающейся о выпуклую часть носовой надстройки. Но противник ничего не видел и не слышал.
Конечно, нам просто везло. Заметить нас могли в любую минуту. Но приходилось рисковать. Обязательно надо было несколько часов пробыть на поверхности. Мы не могли начинать прорыв второй вражеской позиции, пока не зарядили аккумуляторную батарею и не провентилировали отсеки.
Электричество и воздух! Они нужны нам прежде всего.
Без электричества лодка не может двигаться под водой. Если электродвигатели работают на очень малом, так называемом экономическом ходу, энергии хватить на семьдесят часов. Если же развить максимальную подводную скорость, то запаса энергии и на час не хватит.
Кроме того, аккумуляторная батарея дает ток для освещения и отопления корабля, приводит в движение насосы и множество других машин. А производить зарядку батареи мы могли только в надводном положении.
Только на поверхности моря могли мы освежить воздух в отсеках и пополнить запас сжатого воздуха, необходимого для продувания балласта и приведения в движение различных пневматических устройств (в частности, для выстреливания торпед). Того воздуха, который сохраняется в отсеках после пребывания лодки на поверхности, хватает для нормального дыхания людей всего на пятнадцать — двадцать часов. Если дышать становится трудно, мы прибегаем к регенерации воздуха. Особые устройства поглощают избыточную углекислоту, из специальных баллонов добавляется кислород. Но и регенераторных патронов, и кислорода в баллонах у нас не такой уж большой запас, мы их бережем на черный день, да и отработанный воздух очищается далеко не полностью, в отсеках скопляются вредные газы, люди начинают быстро утомляться, появляются вялость, безразличие, упадок сил. Вот почему нам приходится регулярно всплывать на поверхность.
Поздним вечером 11 июля мы шли в надводном положении. Было светло-светло. На голубом зеркале залива лодка, наверное, виднелась как на ладони. Но как ни опасно было оставаться наверху, мы довольно долго шли под деловитый перестук дизелей.
В ту ночь вахтенным офицером был М. С. Калинин. Он и сигнальщики пристально вглядывались в пустынную даль, понимая, что от их бдительности сейчас зависит все. Вдруг зоркие глаза Калинина заметили две темные точки, появившиеся над горизонтом.
— Самолеты противника! Всем вниз!
Вахтенные кубарем скатились по трапу в лодку. Мотористы и электрики прекратили зарядку батареи, остановили дизели, задраили шахты. Вот когда пригодились тренировки, которые мы так настойчиво проводили весной!
Самолеты, низко летевшие над заливом, с дистанции ста пятидесяти — двухсот метров открыли по лодке пулеметный огонь. Корпус «старушки» оказался превосходным. Пули крупнокалиберных пулеметов отлетали от него как горох. Мою голову защитила крышка рубочного люка: я едва успел ее закрыть, как самолеты начали обстрел. Когда спустился в центральный пост, все облегченно вздохнули: жив командир! Смеюсь:
— Вот дьяволы фашистские, чуть своим пузом мне фуражку не сбили!
Вовремя нырнула наша «щука»! Поблизости ухнули бомбы, но серьезных повреждений не причинили. В отсеках погас свет, вышли из строя электрические приводы рулей. Пришлось перейти на ручное управление. Электрики старшие краснофлотцы Гримайло и Савельев быстро устранили повреждения, и свет во всех отсеках вспыхнул снова.
Впоследствии мы узнали, что в этот день противник похвалился по радио о потоплении советской лодки. Впрочем, о нашей гибели фашисты сообщали потом не раз, но мы неизменно «воскресали» и наносили врагу ощутимые удары.
В 23 часа 45 минут снова всплыли. Солнце наконец зашло, по темнота еще не наступила. Вскоре наблюдатель В. Толмачев обнаружил транспорт. Он шел в пяти милях от нас. Его охраняли несколько малых кораблей. В надводном положении атаковать было опасно, так как ночь все-таки была очень светлой и нас могли обнаружить. Погрузились и стали сближаться с целью в подводном положении. Раза два поднимали перископ, но в густых сумерках в него ничего не было видно.
В 00.30 опять всплыли. Немедленно поднимаюсь на ходовой мостик. Первое, что увидел в бинокль, — транспорт и три малых корабля. Дистанция до них примерно пятнадцать — двадцать кабельтовов (кабельтов — одна десятая мили, 185,2 метра).
Из люка выбрался командир дивизиона капитан 2 ранга Гольдберг — он шел с нами в этом плавании,— увидел транспорт и от радости даже ахнул.
ebooksa