Бомбежка не прошла для нас бесследно. Отказали электромоторы рулей. Переходим на ручное управление. Даже в обычных условиях это нелегкий труд, а тут, когда одна из бомб разорвалась довольно близко и корму лодки сильно подкинуло, вертикальный руль перекладывать стало совсем тяжело. На помощь рулевому Крутковскому вызваны трюмный Панкратов, моторист Косых и кок Тимофеев — ребята плечистые, могучие. Общими усилиями они кое-как вращают тугой штурвал.
Бомбы рвутся то поблизости, то где-то далеко. Время тянется медленно. Дышать становится все тяжелее. Но мокрые от пота люди работают. Из отсеков сообщают об устранении повреждений. С каждым таким докладом веселеет лицо нашего инженера, хотя он тоже, как и все мы, задыхается от недостатка кислорода.
Акустик, долгое время молчаливо прислушивавшийся к шумам наших упорных преследователей, вдруг громко доложил:
— Сторожевики повернули на нас. Быстро приближаются.
И тотчас серия взрывов прокатилась справа по корме. Глубинные бомбы упали сравнительно близко, но вреда не причинили.
— Поди, последние, — неожиданно для всех, кто находился в центральном посту, произнес радист Широбоков. — Больше у них не хватит пороху.
Сказал он это с такой уверенностью, будто ему доподлинно известно, сколько бомб было на каждом вражеском сторожевике.
В тяжелые часы бомбежки Широбоков выходит из своей тесной радиорубки, стоит у дверей и изредка комментирует события, хотя это очень не нравится нашему молчаливому боцману. При этом радист не забывает заниматься делом: выкладывать спички из коробка в карман. Взрыв — спичка, два взрыва — две спички. После бомбежки он пересчитывает содержимое кармана и сообщает точное количество сброшенных противником бомб.
На этот раз догадка Широбокова подтвердилась. Сторожевики сбросили еще одну серию глубинок кабельтовых в двадцати от лодки и на этом бомбежку прекратили. Акустик Мироненко звонко докладывает, что сторожевые корабли удаляются курсом, противоположным движению нашей лодки.
Все-таки молодец Мироненко! В том, что лодка всякий раз успешно увертывается от преследователей, во многом его заслуга. Принесли плоды упорство и настойчивость, которые он вкладывал в учебу. Еще в пору нашей стоянки на Неве Мироненко старался прослушивать все проходившие мимо корабли и суда вплоть до мелких буксиров. Бывало, услышит в наушниках шум винтов, определит по нему тип корабля, а потом стремглав карабкается по трапу наверх, на мостик, чтобы посмотреть, ошибся или нет. Образование у нашего гидроакустика не ахти какое — всего пять классов, но терпения и сообразительности хватило бы на троих. Он стремится вникнуть во все тонкости своей специальности, готов сутками сидеть у приборов, в которые буквально влюблен. И надо отдать ему должное: добился он очень многого, стал виртуозным слухачом.
Обычный, нетренированный слух ничего не различит в многоголосом шуме моря, для него все сливается: шелест, треск, свист разных тонов, глухие и звонкие удары — будто настраиваются сотни музыкальных инструментов. У Мироненко же все шумы разложены по полочкам. Услышит в наушниках, будто бумага рвется, сразу определит: это волна ложится на песок близкого берега. А вот словно кто-то раздирает лист плотного картона — это волна бьется о борт корабля. На близком расстоянии Мироненко может услышать топот ног на палубе вражеского судна, звон упавшей на камбузе тарелки. Это не преувеличение. Несмотря на то что акустические приборы на нашей «старушке» не отличаются совершенством, точность определений Мироненко поразительная. И не удивительно, что наш гидроакустик — один из самых популярных и уважаемых людей на корабле.
Оторвавшись от назойливых сторожевиков, мы довольно быстро привели отсеки в порядок. Около семидесяти бомб выпало на нашу долю на этот раз, однако серьезных повреждений внутри лодки нет.
В полночь всплыли. Измученные люди с наслаждением вдохнули влажный морской воздух. Что и говорить, пожалуй, никто, кроме подводников, лучше не знает настоящую цену свежего воздуха!
Оставаться дольше в районе, где мы потопили вражеский транспорт, опасно: всюду шныряют противолодочные корабли. Берем курс на маяк Ристна. Там дополнительная наша позиция. Когда чуть рассвело, приказываю осмотреть форштевень и наружные крышки торпедных аппаратов. Хотелось проверить, не оставил ли последствий удар о грунт. Но появились самолеты противника, и пришлось срочно погрузиться.
Вечером 23 июля неподалеку от острова Хиума (Даго) я увидел в перископ группу боевых кораблей. Гольдберг тронул меня за плечо и попросил дать ему взглянуть на них. Опытным глазом он сразу же определил, что наиболее крупный силуэт весьма напоминает крейсер типа «Эмден», а в охранении — пять миноносцев. Заманчивая цель, тем более что корабли движутся нам навстречу. Какой командир откажется от такой многообещающей атаки!
Люди стоят по боевой тревоге. Сближаемся с целью. Ею, конечно, выбран крейсер. Расстояние до него уменьшается быстро, но еще быстрее сгущаются вечерние сумерки. В перископ видно все хуже. Только бы успеть! Чтобы лучше видеть корабли, опускаем перископ почти до самой воды — так их силуэты четче вырисовываются на фоне еще достаточно светлого неба.
Когда до крейсера остается кабельтовых тридцать пять, ложимся на боевой курс. Наступают самые ответственные минуты. Рулевые впились руками в штурвалы: вести корабль сейчас нужно как по струне. Увеличиваем ход до среднего. Громадный корабль теперь виден почти всем бортом на темно-красном горизонте. Почему долго нет доклада о готовности торпедных аппаратов? И тут в центральный пост вбегает командир отделения торпедистов Алексей Иванов, бледный, растерянный:
— Товарищ командир! Крышки носовых торпедных аппаратов не открываются!
Вот что наделала проклятая скала!
А в кормовых аппаратах торпеды уже израсходованы. Какая неудача! Гусев, Бойцов и другие моряки с ненавистью смотрят на подволоку, словно пытаясь сквозь сталь корпуса лодки и толщу воды разглядеть вражеские корабли, которые проходят мимо нас совершенно безнаказанно. Я уверен, что любой матрос бросился бы с ручной гранатой на крейсер, представься такая возможность.
ebooksa