Изменники Рима

- Я волнуюсь. Многое зависит от того, пойдет ли Вологез с тобой на переговоры.

- Да, на этом мы сошлись, тогда на корабле. Есть ли что-нибудь еще, что тебя беспокоит и о чем мне следует рассказать?

- Если да, то ты скоро узнаешь.

Катон присел на корточки. - Что это должно означать, во имя Плутона? Выкладывай это, агент, пока мне не пришлось выжать это из тебя.

Агент внимательно посмотрел на него, затем пожал плечами. – Да, ничего. Я просто не люблю, когда меня держат в плену. Плохие воспоминания. Но это уже другая история.

- Правдивая или ложная?

Аполлоний отодвинул недоеденную тарелку тушеного мяса в сторону и лег на бок. - Отдохни, трибун. Когда мы доберемся до Ктесифона, тебе понадобится свежий ум.

- Клянусь всеми богами, если бы ты не был на нашей стороне, я бы давно воткнул лезвие между твоими ребрами, - прорычал Катон, затем встал и вернулся к своей постели.

После ночей, проведенных на палубе торгового судна, в камере было душно, и большинству мужчин сон пришел не так легко. Катон притворился, что быстро засыпает, чтобы дать им понять, что их положение нисколько не беспокоит его. Некоторые из других посидели и немного поговорили; они не могли играть в кости, так как даже те были отобраны у них. Наконец, когда все преторианцы наконец заснули, Катон поднял голову, чтобы взглянуть на Аполлония, и увидел в слабом отблеске лунного света, пробивающемся через окно, что агент снова сидит, обнимая свои колени и медленно покачиваясь.

Их разбудили с первыми лучами солнца и проводили во двор, где каждому давали в руки лепешки и кусок холодной баранины, чтобы они поели, пока оседлывали лошадей. Затем Рамалан приказал римлянам и своим людям взобраться в седла и повел отряд из ворот и обратно на дорогу, поскакав на большой скорости.

Даже в удобном седле боль и нытье в паху Катона, оставшиеся от вчерашнего дня, становились все более неприятными с каждой милей. После остановки на другом посту в полдень их снова накормили и напоили, пока готовили свежих лошадей, а затем снова отправили в путь. В сумерках они впервые заметили издалека Селевкию. По оценке Катона, огромный город, раскинувшийся на берегу Тигра, был больше половины Рима. За городскими стенами он мог различить очертания крыш эллинистических храмов и общественных зданий, а в центре города – раскинувшийся акрополь, который затмевает афинский.

Когда они добрались до города, уже наступила ночь. Сторожа пропустили их через ворота, как только они разглядели доспехи стражников царского дворца. На улицах по-прежнему было много людей и повозок, и, хотя главная улица была шириной тридцать футов, Рамалан был вынужден замедлить свой отряд, пока они шли через город мимо надвигающейся массы акрополя и не вышли на огромное открытое пространство агоры, освещенное факелами и жаровнями. Толпы собирались вокруг уличных артистов – акробатов, мимистов, травников медведей и музыкантов – в то время как философы обращались к своим последователям, а потенциальные пророки изливали уговоры на более доверчивых и отчаявшихся жителей города. Как и всегда, заметил Катон, толпы, привлеченные лжепророками, были намного больше, чем те, кто придерживался мудрости философов. Когда всадники приблизились к дальней стороне агоры, один из пророков, человек с выпученными глазами и слабым подбородком, увидел их и, протянув руку, завыл на них по-гречески.

- Смотрите! Римляне! Пленненные храбрыми воинами нашего царя Вологеза. Это предзнаменование. Я, Мендасем Фарадж, предвижу великую победу нашего царя и светлое будущее Парфии!

Толпа повернулась и насмехалась над римлянами, а некоторые наклонились, чтобы найти комья грязи и фекалий, швырнув ими в них. Несколько дворцовых стражников также были поражены, и Рамалан обрушился на толпу и обнажил свой меч.

- Хватит, собаки! - крикнул он. - А ну стоять, или у меня окажется голова следующего дурака, который еще кинет хоть что-нибудь! - Он повернулся к пророку. - А ты, Фарадж, на один день извергнул достаточно дерьма. Прочь, пока я не бросил тебя в Тигр!

Фараджу не потребовалось еще одно предупреждение. Он спрыгнул со стула, собрал брошенные к его ногам монеты и поспешил прочь через агору. Рамалан вложил свой меч в ножны и направил свою лошадь назад к лошади Катона. - Мои извинения, трибун. В настоящий момент в городе идет засилье таких вот подстрекателей.

- К сожалению, у нас они тоже есть в Риме.

Они покинули агору и пошли по широкому проспекту к пристани, которая тянулась вдоль берега Тигра почти на километр. Сотни кораблей и малых судов были пришвартованы рядом, а за ним широкое пространство Тигра плавно текло мимо города. Полумесяц низко висел в небе, и рябь на поверхности великой реки мерцала, как косяк прыгающих сардин. Очертания дальнего берега были отчетливо видны в тусклом свете, и здесь и там по всей длине мерцали блики факелов.

Рамалан свернул вверх по реке, проехав еще двести метров, они прошли через стену, протянувшуюся через причал, и спешились. Каменная лестница вела к выходящему к реке пирсу, где была пришвартована большая баржа. Факел горел от кронштейна, закрепленного над носовой частью. При виде всадников экипаж зашевелился с того места, где они сидели вдоль причала, и занял свои места в широкоугольном судне.

- Там, внизу, - проинструктировал парфянский капитан. - В лодку.