Венера Прайм,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Все, что нужно сделать, уже сделано. Я велела Командору проследить, чтобы ни отец, ни особенно вы не предпринимали никаких попыток связаться с хирургами. Моя жизнь принадлежит мне.

Ари вся напряглась:

– Линда, ты не можешь так со мной разговаривать. – ее руки соскользнули с колен, ногти впились в подлокотники кожаного кресла. – Моя роль в этих делах, как и твоя, четко определена.

– Мы с тобой больше не будем обсуждать эту тему, пока моя миссия не будет завершена. А теперь мне пора, если только у тебя нет ничего… что ты считаешь я должен знать.

Смущение Ари пересилило ее гнев, но она поняла, что сейчас спорить бесполезно. Может быть, позже… Она встала, поднялась со стула, словно с трона:

– Линда, пожалуйста, дорогая моя, что с тобой происходит?

В сознании Спарты сострадание и жестокость соперничали, чтобы дать ответ. Она сопротивлялась и тому, и другому. Расправив плечи, она повернулась спиной к родителям и быстро вышла из библиотеки.

X

Загорелся термоядерный факел и корабль, странно аэродинамичный для межпланетного корабля, разогнался на столбе невыносимо яркого огня, покинув орбиту Земли,

Во время двухнедельного перелета Спарта держалась особняком, мало общаясь с другим пассажиром и тремя членами команды. Она ела одна в своей маленькой каюте. Часами, каждый день, до седьмого пота занималась физическими упражнениями. Читала, смотрела видео. Из того, что она читала, лишь «Эпос о Гильгамеше» имел некоторое отношение к выполняемой ей миссии. А в «Повести о Гэндзи», осилив тысячу страниц, она окончательно увязла, несмотря на все свои сверхспособности.

На полпути ускорение сменилось замедлением. Наконец факел погас, и катер плавно скользнул на орбиту вокруг Ганимеда. Снова голубая лента и Золотая Звезда Комитета Космического Контроля опустились на спутник Юпитера.

Блейк настоял на том, чтобы поприветствовать ее лично. Он нанял «Кантаку», толстый круглый шаттл (на самом деле скоростной и маневренный) и занял место второго пилота. Парковочная орбита была достигнута менее чем за час.

Он думал о ней почти постоянно, о женщине, которую любил. Он не знал, любит ли его она. Когда они с ней расставались в последний раз, она дала ему понять, что ни в чем не уверена. Не уверена даже в том, что она вообще человек, и что это она с ним сейчас разговаривает, а не «Стриафан». Если человек так говорит, ему нельзя верить, даже если он твердо скажет «нет».

И вот теперь она сказала – прямо, но загадочно, это выглядело чем‑то большим, чем просто приятной шуткой, – что присоединяется к нему. Не к экспедиции, а к нему. Он больше ничего не хотел во времени и мирах. Да между ними так много странного и личного, принадлежащего к тому, что фактически стало их альтернативными вселенными, но он сейчас не знает, можно ли доверять ей или своему собственному желанию. Ведь она во время разговора предупредила его (или это было обещание?) что она изменилась.

«Кантака» вышел на орбиту. Из шлюза катера Комитета Космического Контроля выскользнула переходная труба и закрепилась к люку шаттла с громким стуком магнитов. Послышался шум всасываемого воздуха и стук насосов, выравнивающих давление. Затем с хлопком открылся внутренний люк. Эллен плыла в одиночестве, неся небольшую сумку. Такая маленькая, такая невесомая. Он почувствовал, как у него екнуло сердце.

– Ты хорошо выглядишь – сказала она с легкой улыбкой.

Он потянулся к ней. Объятия требуют осторожности в условиях микрогравитации, и ему пришлось держаться одной рукой за ремень безопасности. Это кажется, или она сопротивляется его прикосновениям? Ему хотелось закричать от страха. Разочарование захлестнуло его … затем он почувствовал, как ее скованность растаяла, и через мгновение она прижалась к нему, как будто он был единственным твердым предметом в водовороте мира.

– Разве он не придет? Ты одна? – спросил он.

– Он пока останется на катере.

Блейк рискнул отпустить ремень. Они медленно катались в воздухе мягкой каюты. Он едва услышал как она прошептала: