В голосе Тони звучала печаль.
- Дэнни, - сказал он. - Твоей маме сделают очень больно.
Может быть, убьют. Мистера Холлоранна тоже.
- Нет!
Дэнни выкрикнул это, сдерживая горечь и ужас, которые, казалось, источало мрачное призрачное окружение. Однако в сознании возникли образы смерти: распластанная по автостраде лягушка - странный отпечаток; сломанные папины часы, лежащие наверху коробки с мусором и предназначенные на выброс; могильные плиты, под каждой из которых лежит покойник; мертвая сойка возле телеграфного столба; холодные объедки, которые мама отскребала! с тарелок, скидывая в темную пасть мусорного ведра.
И все-таки мальчик не мог уравнять эти простые символы с движущейся сложной реальностью своей матери - она олицетворяла его детское представление о вечности. Она уже была на свете, когда Дэнни ещё не появился, и будет существовалъ, когда он снова канет в небытие. Возможность собственной смерти Дэнни мог принять - он уже столкнулся с этим, когда попал в двести семнадцатый.
Но не мамину смерть.
Не папину.
Никогда.
Он начал бороться, и темный коридор заколыхался. Силуэт Тони сделался призрачным, неясным.
- Не надо! - кричал Тони. - Не надо, Дэнни, не делай
этого!
- Она не умрет! Нет!
- Тогда ты должен помочь ей, Дэнни... сейчас ты глубоко в собственном сознании. Там, где я. Я - часть тебя, Дэнни.
- Ты - Топи. Ты - не я. Хочу к мамочке... к мамочке...
- Я не приводил тебя сюда, Дэнни. Ты сам пришел. Потому, что знал.
- Нет...
- Ты всегда знал, - продолжал Тони, начиная подходить
поближе. В первый раз Тони начал приближаться к нему. - Ты - глубоко внутри себя, там, куда не проникает ничто. Мы здесь одни, Дэнни, ненадолго. Это - "Оверлук", куда никому нет ходу, никогда. Здесь не идут ни одни часы. К ним не подходит ни один ключ и их никогда не завести. Двери никогда не открывались, а в комнатах никогда никто не жил. Но долго оставаться тут ты не можешь. Потому что оно идет.
- Оно... - испуганно прошептал Дэнни. Стоило ему выговорить это, как неравномерный глухой стук сделался словно бы громче, приблизился. Ужас мальчика, всего минуту назад холодный и сдержанный, стал более насущной вещью. Теперь можно было разобрать слова. Хриплое настырное бормотание было только грубой подделкой под папин голос, это шел не папа. Теперь Дэнни понял это. Он знал.