Жажда справедливости. Избранный

22
18
20
22
24
26
28
30

Буран пошел на убыль.

Навстречу идущим попался молодой человек лет, этак, двадцати пяти. Глаза Вельды встретились с глазами парня, и та улыбнулась ему соблазнительно.

—До сих пор на молодых тянет,— прокомментировал это Виконт, когда они прошли мимо.— Смотри,— он очень не хорошо обошелся со своим соперником; избил его до полусмерти.

—Какой плохой мальчик!— Вельда облизнула свои красные губы.— Вечером он мне расскажет, какой он плохой.

—Кстати,— сказал Виконт,— а ты не знаешь того таксиста, который возил вчера Семечкину к матери?

Вельда улыбнулась.

—Того пропойцу, который избивал свою жену и даже в пьяном бреду покалечил собственного сына?

—Его, его.

—Он был жив, когда я вышла из его машины.

—Он до дому не доехал.— Рыжий взглянул на небо.— Снег кончается. Жаль. Скончался в больнице. Врачи недоумевают, куда делась вся его кровь.

—Какая жалость,— усмехнулась Вельда.— Собаке собачья смерть.

Они подошли к железной двери подъезда. Не утруждая себя ее открыванием, прошли сквозь и скрылись в подъезде.

Глава VII

ВИКТОР ПАВЛОВИЧ

Убийца должен умереть, иначе грош— цена справедливости.

Примерно в час дня к станции метро имени Юрия Гагарина подошел двадцать четвертый автобус, набитый пассажирами до отказа. Вместе со многими другими из автобуса вышел престранный гражданин в потертом кожаном рыжем плаще цвета нечищеных ботинок с усами и козьей, как будто изъеденной молью, бородкой. Он постоянно чесал костлявыми узловатыми пальцами левой руки эту бородку, и, видимо вследствие такого неуважительного обращения, поросль на лице имела вид испохабленной кисти. Ко всему прочему гражданин поминутно запускал правую руку в карман, вынимал оттуда неестественных размеров носовой платок и, распугивая прохожих, шумно, чем-то напоминая отживший свой срок автомобиль, сморкался. При этом обладатель усов и бородки считал нужным развернуть платок полностью, вследствие чего ветер, дувший ему в спину, подхватывал большую часть платка и подымал в воздух, как штандарт. Однако от флага этот кусок материи отличался выцветшим детским рисунком и множеством мелких дырочек. Кроме того, платок был неимоверно грязен.

Ловко извиваясь между снующими по дороге автомобилями, Козлов (ибо это был он) миновал проезжую часть и направился к телефону-автомату. Там он, оторвав левую руку от своей многострадальной бороды, снял трубку, а правою навертел номер. Через какое-то время сказал:

—Монсеньор, всё готово, пульт сломается в три часа… Да… Вызовут его. Она дежурит… Конечно, сир… Да, сир… Всенепременно, всеобязательно… Я— на Гагарина… Иду.— И повесил трубку.

Потом Ипполит, видимо, не желая утруждать себя ходьбой, просто растворился в воздухе, напугав до смерти двух почтенного вида старушек, торговавших семечками. Те хором перекрестились, как только Козлова не стало.

* * *

—Мать вашу! старые идиотки!— с чувством крикнул гражданин с бородкой, появившийся из воздуха над заснеженной клумбой около четвертого подъезда дома № 33. При этом гражданин упал своею невозможной рожей прямо в сугроб, что и вызвало такую бурю эмоций.