Жажда справедливости. Избранный

Он входит в кабинет. Дверь захлопывается. Что он здесь делает? Нужно забрать свидетельство о рождении. Оно находится в ящике шкафа у камина.

Над камином замечает картину и произносит:

—Наконец-то художник закончил мой портрет.

Осматривает изображение. Но не он на картине, а некий пятидесятилетний священник.

—Что за шутка?— возмущается он.

Приближаясь к камину, он не спускает глаз с полотна и попутно ощущает холодок, пробирающийся по спине. На картине изображен пятидесятилетний епископ в парадной митре. Правую руку он поднял как бы для благословения… Нет! Пальцы сложены не для благословения! О, боже! Мизинец и указательный смотрят вверх, а средний, безымянный и большой сложены так, что образуют пирамиду, основанием к ладони! Рука изображает голову козла— символа сатанизма!

Он в ужасе отстраняется от камина!

—Горе!— вдруг слышит за спиной, и его обдает холодом.

Три фигуры в черных плащах с капюшонами видит он, когда поворачивается в сторону голоса.

—Горе!— повторил средний из них.— Горе тебе, смертный, ибо нет тебе боле покоя! Смерть и разрушения несешь ты. Горе тебе! Убей себя— и избежишь огня, убей себя— и прощен будешь. Убей в себе архиепископа!

—Убей себя!— страшными голосами закричали все трое!

* * *

Раздирающе заорали петухом часы на буфете. Виталий протянул руку, добрался до кнопки и выключил. Поднялся, тряхнул головою, чтобы прогнать остатки сна, который был определен как очень странный. Ясность пришла лишь тогда, когда он принял прохладный душ и выпил крепкого кофе.

Часы на стене в кухне пробили один раз. Серебряков поднял голову; половина восьмого. Вчерашний день помнился отчетливо, однако, как он закончился, Виталий не мог вспомнить. Помнится, как зашел домой. Помнился телефонный звонок, но после этого всё! Ничего боле, ровным счетом. Ни, как он поднял трубку, ни как лег. Ничего. Пропасть. Чернота. Полный мрак. Однако осталось чувство тревоги. Помнилось только, что произошло нечто неординарное, из ряда вон.

Внезапно на него нахлынула буря чувств, появилась мысль. Виталий быстро прошел в свою комнату, выдернул из стопки бумаги, лежавшей на столе, чистый лист и начал писать. Он торопился, страх потерять мысли подстегивал его. Ручка скользила по бумаге, оставляя за собой корявые понятные одному ему буквы…

Оторван от мира, оставлен покоем,

Избавлен от счастья навек,

Я, ставший чужим, превращенный в изгоя,

Ступил на безжизненный брег.

Здесь всё неизменно и мраком покрыто.

Хрустальные льдины вокруг.