Овцы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так слишком быстро!

— Такова жизнь, хитрюга. Терпи либо проваливай.

— Папа!

* * *

После обеда (сказать «ленч» для Джеймса было все равно, что сказать «жопа»: он ни разу в жизни не произнес это слово, оно никогда не приходило ему в голову, и ему очень не нравилось, когда так говорили другие) Сэм помогал ему таскать гравий. Проблема состояла в том, что трубы надо было класть под углом, причем под постоянным углом, чтобы вода стекала полностью. Сэм озадаченно и нетерпеливо наблюдал, как Джеймс вбивает в землю столбики с двух сторон от рва — один выше другого, — протягивает по ним веревку и привязывает ее к самому дальнему из столбиков. Сэму хотелось услышать подробное объяснение, но получил в ответ лишь:

— Подожди. Смотри просто. Внимательно.

Сэма поставили у отстойника и сказали, что он будет по команде поднимать и опускать веревку. Джеймс достал спиртовой уровень, палку с тремя пузырями внутри — вертикаль, горизонталь и сорок пять градусов. Косой, объяснил он Сэму. (Сэм не мог понять, зачем кому-нибудь может понадобиться палка с косым пузырем внутри, но терпеливо молчал, понимая бессмысленность вопросов.) Джеймс приложил уровень к натянутой веревке и начал кричать: «Повыше. Пониже», пока Сэм не нашел нужное место. Тогда Джеймс привязал веревку покрепче и принялся таскать мешки с гравием. Сэм, хрипло дыша, помогал ему — он разрезал мешки и высыпал гравий в ров, наполняя его до половины высоты.

Скоро Сэм беспокойно запрыгал, потому что Джеймс все откладывал объяснения: он взял две длинные рейки и соединил их друг с другом, приложив — на взгляд Сэма, совершенно ненужные — усилия к тому, чтобы сочленение было идеально ровным. Разве не пора уже что-то делать с гравием?

А потом пошел дождь. Джеймс отослал Сэма в дом, хотя тот хотел остаться, дождь там или не дождь, подумаешь. Пришлось мрачно возвращаться к своим игрушкам. Он знал, что на самом деле им нужно было сразу браться за гравий. Сэм доиграл в ферму и пошел наверх читать.

* * *

Весь день шел сильный дождь. Адель спустилась вниз к четырем часам и начала готовить обед (и чай — для Джеймса). Она была довольна тем, что удалось написать, — порой она сама себя удивляла. Джеймс сказал, что сегодня будет готовить сам, но она чувствовала, что ей хочется заняться готовкой. После вчерашнего фиаско на кону стояла ее репутация. Адель решила сделать безопасные блюда: печеный картофель, салат и сыр.

Она пела «Неужели это все для нас?», резала помидоры и огурцы, за которые отдала в Фишгарде целое состояние. Это была ее музыка, пространная, эмоционально насыщенная баллада. Она не бурчала под нос, а пела громко, по-настоящему.

Джеймс терпеть не мог, когда она пела. Конечно же, он не мог этого терпеть. Он ненавидел, когда люди открыто выражали себя. Такие вещи его смущали и беспокоили.

Сила собственного голоса неожиданно потрясла ее настолько, что она остановилась посреди строчки. Господи, это же стоны раненого животного! В кухню вбежал насквозь промокший Джеймс.

— Дель? Что случилось?

— О Господи, да я просто пела! — заорала она на него и швырнула нож в раковину.

— Пела?

— Да, пела, черт подери! Понятно? Вот так. — Она запела ему в лицо. — «Неужели это все для нас?» — пропела она как могла громко; в конце строки голос дрогнул, и она встревоженно прислушалась. Джеймс в совершенном недоумении посмотрел на нее, что-то проговорил и ушел обратно под дождь. Ей показалось, это было: «Надо проверить, в порядке ли у тебя с головой», но она не была в этом уверена.

Адель добавила в салат соус и попробовала. Хм. Чего-то не хватает. Она наклонила голову, подумала и вышла через боковую дверь в сад.

* * *