Так и допел эту страшноватенькую песню, вплоть до «жалистного» конца, слышанного у костров, в огне которых шипели ломти человечины:
Маралов таскал огромные охапки дров — самого не было видно. Из бани доносился приятный запах первого дымка, сухой и теплый, булькали бочки, а Михалыч пел все так же весело и жизнерадостно, и никакие стены бани не были в силах удержать трубного воя.
Тут из распахнутых дверей донесся взрыв дикого хохота, и снова пение, но уже совсем на другой мотив. Раньше Михалыч, как получалось, пел напевно, а теперь орал хлестко, энергично, никак не сообразуясь с мелодией.