— Чего тебе, отродье ящерицы? — раздраженно вопросил Предводитель.
— Сдается мне, о, Водитель стад, нехорошее это место, — нервно ежась, ответил разбойник, — ибо рассказал мне отец, рассказал ему отец, рассказал ему Абу Сулейман абд ар-Рахим, что некогда в незапамятные времена жил тут народ Амалик Проклятый.
— Он прав, о, Столп тысячи опор, — подтвердил другой разбойник, — ибо презрели они речи пророков и отвернулись от Всевышнего, за что и наслал он на них этих проклятых птиц. Рассказывал мне отец, рассказывал ему дед, рассказал тому Махмуд ал-Хасан ат-Табаси, что пали они на лицо свое пред пророком Ханзалой, каковой молитвой прогнал смертоносных тварей, но, увы, нет тварей смертоносней, чем сыны Кабила-Каина — такова была их благодарность, что они бросили его в колодец, о, шакалы!
— Однако рассказал мне отец, рассказал ему отец, рассказал которому Ахмад абу-Ханифа, что поднял Всевышний из колодца Ханзалу верного, надежного, и проклял тогда Ханзала народ сей страшным проклятием и рек он — колодец вам по нраву, так отныне будете же вы зваться Ахсаб-ар-расс, Те, Кто в Колодце, а имя сему колодцу — Бархут, ибо ведет он в преисподнюю и населен душами неверных. И поныне можно услышать в безлунные ночи, когда отверзается жерло Бархута, как стонут и жалуются неприкаянные души, коим нет прощения за их черное предательство.
— Что мне с того, о, Хасан, — сквозь зубы проговорил Предводитель, — разве что ты сам Ханзала, который может вспугнуть птиц Анка. А коли не по силам тебе сотворить такое, то имей в виду, что здесь устроил я свою стоянку терпения и настоятельно советую тебе расположиться на ней основательно, ибо у головы твоей тоже есть основание и оно не столь надежно, как мое терпение.
Гиви огляделся. Действительно, то, что он поначалу принял за причудливую игру природы, на деле оказалось творением рук человеческих — вокруг него вырисовывались изъеденные ветром колоннады, арки, стены с остатками дверных и оконных проемов, причудливые фронтоны, чьи резные украшения выкрошились, таращась со стен точно чудовищные лики.
— Город дэвов, не иначе, — пробормотал первый разбойник — воздвигся в этом проклятом месте.
— О нет, говорю тебе, сие сотворили еще Те, Кто в Колодце, во времена незапамятные, позабытые, — возразил второй разбойник.
— Умолкните, шакалы! — прошипел Предводитель. — Или хотите накликать еще одну беду?
Гиви почувствовал, как по спине, невзирая на раскаленное солнце, побежали мурашки: откуда-то из-за развалин донесся долгий, раздирающий душу звук — словно тысячи истомленных душ согласным хором испустили свой последний трепещущий вздох.
Верблюды, которые до сей поры стояли относительно спокойно, пережевывая жвачку и явно наслаждаясь тем, что зловредные птицы Анка больше не пикировали на их мохнатые спины, одновременно вздернули головы и подобрали распущенные задние ноги.
Разбойники дружно упали на колени, упершись лбами в песок и прикрыв головы руками и завыли так жалобно, что на миг даже заглушили вопли, издаваемые неведомо кем в прохладным глубинах развалин.
— Соберите свое мужество, о, ничтожные, — воскликнул Предводитель, который, надо отдать ему должное, был смелым человеком, — ибо оно понадобится и вам и мне. Это всего лишь ветер воет меж камней — ничего больше!
— Это не ветер, — прошептал первый разбойник, смуглое лицо которого побледнело — это Те, Кто в Колодце! Они поднимаются!
— О нет, — шепотом же возразил второй, — это дэвы…
— Это что еще за штуки? — спросил Шендерович с опасливым интересом, пихая Гиви локтем в бок. — Оно что, так и задумано?
— По-моему, нет, — шепотом отозвался Гиви.
— А! — оживился Шендерович, — непредвиденный фактор!
Он огляделся по сторонам, явно намечая путь к бегству.
— Эх, — бормотал он себе под нос, — если б не птички…