Исаак вновь рванулся вперед, заслонил отца, стоит, запрокинув голову.
— Тогда с меня и спрашивай, — задохнулся, продолжал торопливо, — это я, я во всем виноват! Это я струсил! Из-за меня Измаил погиб!
— Замолчи, — хрипло проговорил Авраам, наконец, опомнившись, — что ты еще выдумал?
— Нет, я правду говорю, — торопился Исаак, — тогда, в холмах, вдвоем с Измаилом… смоква там росла, потянулся я к плодам, Измаил сзади шел, со своим луком. Кричит: «не двигайся! Замри!». Рядом со мной просвистела стрела, вонзилась в ствол. «Теперь гляди, — говорит, — за какую ветку хотел ты ухватиться. Впредь смотри, куда лезешь!» Змея там была, на дереве, стрела прямо в голову ей вошла, прибила к стволу. Колени у меня подогнулись, сел я, где стоял, гляжу — мама бежит. Подбежала, схватила на руки. Измаил стоял гордый, довольный, благодарности ждал, наконец-то мир будет под кровлей шатров — или не спас он сейчас меня у нее на глазах? Поглядела она на него, как обожгла, отвернулась и уж больше не глядела. И меня увела.
— Что ж ты молчал, сынок?
Опустил голову Исаак, на Вестника не смотрит, да и на отца тоже. Потом поднял взгляд, глянул прямо в душу.
— Боялся.
— Чего боялся? Или не любил я Измаила?
— Любил… А только… Мама сказала, не знаешь ты, агнец мой, что такое злоба людская! Может, спасти он тебя хотел, а может, и нет… Господь разберется. Он все видит, Он и это видел
— Что ж мне не сказал? Я бы отправил за ними… Вернул…
Отправил? Сам бы побежал, поскакал бы, на лучшей верблюдице своей, на белой, коврами бы выстелил дорогу домой перед смуглыми ногами ее…
— Прости, отец. Подумал я, вот, Господь повелел, и ты повелел, и ушел Измаил… У него свое царство, у тебя — свое, один я теперь у тебя, значит, и любовь твоя вся — теперь мне. Да и мама говорила — приворожила тебя колдунья египтянка, да и против меня злое умышляет. Что я для них что бельмо на глазу, хозяйский сын, любимый. Я и не верил, а все ж и верил… Прости меня отец, стыдно мне.
Дрожит, щеки горят, но не плачет — в глаза смотрит.
Подошел на негнущихся ногах, обнял за плечи.
— Твоя вина во сто крат меньше моей вины. Или не в ответе я, пастырь своих стад, за тебя, за него, за Агари смерть в пустыне раскаленной, за ложь саррину? Или не стал я своему племени судией неправедным?
Гладил по голове, в небо не глядел.
Повернулся — где исполин в венце из молний? Вновь отрок сидит на валуне, болтает ногой.
— Ладно уж, Авраам, — вздохнул, — довольно, ступай. Принял Господь жертву.
— Мою? — вскинулся, спину выпрямил гордо. Царь земли своей, пастырь стад своих, прародитель народа своего. Поют ли в ушах колокольчики, звенят ли? Нет, тишина на плоской вершине, ветер лишь чуть свистит в кустах терновых
Качает отрок кудрявой головой, смотрит на Авраама, с жалостью смотрит.
ebooksa