— Да ложил он на человечество! Он ради них старался! Ради них самих!
— Но ему-то с них что?
— Они его дети, — вздохнул Гиви, — в этом-то все и дело…
— Его кровные чада, — кивнул Дубан, — неисчислимые, необузданные, запертые Господом в неизбывном мраке, в темнице, куда вечно ниспадают столбы темного огня, где положил Он им пребывать, покуда не постигнет их великий суд и не окончится их вина, в Год Тайны. Однако ж ни у них, ни у отца их не достало силы ждать конца времен.
— Как Миша себя чувствует? — осторожно спросил Гиви.
Дубан небрежно поиграл ланцетом.
— Я пустил ему кровь, о, Гиви, — зловеще произнес он. Потом успокоительно добавил:
— И он, конечно, после столь пользительной процедуры, чувствует себя гораздо лучше!
— Его здорово шарахнуло, — посочувствовал Гиви, — ничего, теперь отдохнет. На мягких подушках, в шатре, устланном коврами… И лично я бы настоятельно советовал поить его медом и гранатовым соком, ибо никаких других толковых снадобий в Ираме нет.
— Упомянутые снадобья, — буркнул Дубан, — уже понесла ему сия ваша спутница. И, надо сказать, все еще пользует его, ибо сердце ее трепетно отзывается на все нужды болящего.
— А! — уныло произнес Гиви, — Аллотерапия. Надеюсь, ему поможет.
Дубан всем своим видом выразил сомнение по этому поводу.
— Я бы рискнул утверждать обратное, — сказал он, — однако ж, мой личный опыт в лечении такого рода явно недостаточен.
— Тебе тоже надо отдохнуть, о, спаситель мира, — льстиво произнес Джамаль, — ибо, хотя тебя и не сотрясло столь страшным сотрясением, битва исполинов обессилила и тебя. Я, верный, говорю тебе, отдохни. А мы, скромные, займемся насущными делами.
— Оставь, Джамаль, — холодно произнес Гиви, — не верю я твоей верности, ибо верность твоя подлежит сомнению, равно как и участие. Надеюсь, впрочем, вы позаботились о моих людях. Хорошо ли их разместили? Удовлетворены ли они?
— Те, кого ты называешь людьми, вполне удовлетворены, — брюзгливо сказал Дубан, — ибо некто Яни разбил свой походный шатер в дворцовом саду и затворился в нем с лютнисткой Зейнаб, и на каких инструментах они там играют, можно лишь предполагать. Знаю лишь, что, испуганные его свирепым видом, мамелюки и евнухи бежали в страхе и не осмеливаются даже ступить за завесу… Что же до остальных так называемых людей, они удовлетворяются примерно тем же образом, ибо лютнисток в гареме предостаточно. И отмечу кстати, о, Гиви, что будь они людьми, они бы сняли обувь, прежде чем ступить через порог хотя бы и походных шатров…
— Заверяю тебя, о, Дубан, под ней нет копыт. Да и у Азаила не было, что бы там ни говорило предание.
— Увы, — сказал Джамаль, — неисчислимые беды принес он миру, этот Азаил. Если бы я знал, что именно он скрывается под личиной святого, праведного! И надо же, чтобы он раскинул свои сети именно тут, в Ираме!
— Он просто поселился поближе к своим детям, — вздохнул Гиви, — что свидетельствует о том, что и у него есть сердце, хоть и черное… Ибо нет большей муки, чем знать, что вот они, рядом, мучаются, и быть не в силах выпустить их на волю!
— А все из-за тебя, звездозаконник! Это ты все напутал, о, Дубан, — сладко сказал Джамаль, — неверно прочел звездные знаки. Возвел на Престол неправедного…