Валентайн

Полная неподвижность.

Туман рассеялся так же внезапно, как и появился.

Они очень удачно вписались в ствол дерева. Его ветви легли перекрестным узором на лобовое стекло. Лунный свет лился с безоблачного неба.

Хит открыла глаза. Пи-Джей подумал, что такой вид бывает у человека, который только что проснулся от сна — от сна, в смысле, что он видел сон. Причем очень яркий сон.

— Я видела дедушку, — тихо сказала она. — Он полз по лесу. Что-то его звало.

— Да. — Он не хотел говорить ей, что это «что-то» сбросило их с дороги и едва не убило. — Кто-то еще, кроме нас, знает про твоего дедушку... и он им нужен, я не знаю зачем, но нужен... но кто может знать, кроме нас с тобой?

— Только моя семья. И еще эта женщина-медиум, Симона Арлета.

— Симона...

— Да. Она мне его и показала. Тогда, на сеансе.

* * *

• колдунья •

— Теперь можно помедленнее, Дамиан. Мы их обогнали. Останови здесь.

— Что ты с ними сделала?

— Не твоего ума дело.

Туман рассеялся мгновенно. Они стояли на небольшой площадке — скалистом выступе у дороги, — откуда Узел, вернее, то, что от него осталось, просматривался как на ладони. Они уже выехали из леса, но лес был рядом. Они выбрались из машины.

— Послушай, Симона, можешь ты хоть на пять минут забыть о своих фокусах-покусах и просто сказать мне, какого дьявола тут происходит...

— Они гнались за тем же, за чем гонимся мы. Я сделала так, чтобы они не успели. Когда они доберутся до места, будет уже слишком поздно.

Преподобный Дамиан Питерс достал из багажника дорогой кожаный чемодан и полез за своим церковным облачением. Света было достаточно. Полнолуние. На улице было свежо и прохладно, где-то вдалеке ухала сова. Внизу простирался сгоревший город: обугленные дома, кладбище, церковь и чуть дальше — уродливые бетонные строения, приготовленные за месяц для внутренних съемок. Дамиан Питерс достал свою синюю рясу с эмблемой Церкви Вселенской любви. Эмблему придумала его бывшая жена — когда они еще были вместе и пытались изобрести самую прибыльную религию. Ряса, как и стихарь, и епитрахиль, была не похожа на рясу католического священника — это было экуменистическое одеяние, объединявшее эмблематику всех главных религиозных конфессий. Преподобный Дамиан Питерс сознательно декларировал терпимо-уклончивое отношение ко всем религиозным догмам, что позволяло ему переманивать в свою церковь верующих от других конфессий.

Дамиан осмотрел себя в маленьком зеркальце и остался доволен. Он оделся так тщательно, будто готовился выйти в эфир. Впрочем, зрители есть всегда. Даже когда ты один, ты все равно не один — Бог все видит. Достаточно лишь запрокинуть голову и посмотреть на звезды, чтобы понять, что Бог все-таки существует. Какой именно Бог — преподобный Дамиан Питерс предпочитал не задумываться.

Лунный свет, подернутый алой, как будто кровавой дымкой, напомнил ему фразу из Откровения Иоанна Богослова насчет того, что луна сделалась как кровь.

Жак открыл один из магических ящиков Симоны — огромный ящик, разрисованный звездами, солнцами, лунами и каббалистическими знаками. Он подошел к хозяйке с ворохом кричаще-яркой одежды и стал ее одевать. Плащ на плащ, слой за слоем, один под другим, один в другом — как те деревянные куклы-матрешки, которые продаются в сувенирных лавках в странах третьего мира. Симона стояла с отрешенным лицом, пока Жак ее одевал. Дамиан подумал, что Симона умеет работать на публику не хуже его самого, а может быть, даже лучше. Но почему они оба так озабочены этой гипотетической «публикой», ведь на них, кроме Бога, никто не смотрит? Он уже собирался задать этот вопрос вслух, но Симона как будто прочла его мысли.