Валентайн

— Что, прямо сейчас? В три часа ночи?

Девушка нетерпеливо взмахнула рукой. Они оба были на взводе, Шеннон даже показалось, что в этом их «взводе» сквозило отчаяние. Наверное, правду говорят, подумала она, что весь этот шик и блеск не приносит счастья.

На самом деле этот его роскошный костюм смотрелся каким-то уж слишком новым. И взгляд у него был затравленный. Он смотрел как бы мимо тебя, сквозь тебя — на что-то, что видно только ему одному. Что-то страшное.

Как и в тот раз, когда они кувыркались на заднем сиденье «мустанга» Эрба Филпотта. Он стащил с нее джинсы, и когда он прижался к ней, его брезентовые штаны терли ей кожу на бедрах, а потом он наконец сделал это, и она тихо всхлипнула, потому что ей было больно — больнее, чем она себе представляла, — и там у нее было сухо, так что она закрыла глаза и попыталась расслабиться. Она чувствовала его в себе, чувствовала, как он наполняет ее изнутри, а потом открыла глаза и увидела его глаза... да... в точности как сейчас... они смотрели куда-то вдаль, сквозь нее, словно ее там и не было, словно его самого там не было...

— Шеннон?

— А. Да. Конечно. Распишетесь, пожалуйста, здесь, сэр. — Она протянула ему регистрационную карточку. Господи, как это странно — снова его увидеть. Как будто реальность вдруг перевернулась с ног на голову.

Он опять прикоснулся к ее руке.

— Нам надо идти. — Он улыбнулся этой своей растерянной улыбкой и прошептал, для нее одной: — Я ничего не забыл.

И вышел в ночь, вместе с этой восточной девушкой. Его длинные волосы лежали у него на плечах, словно плотный черный капюшон. Еще пара часов — и Шеннон вернется домой, и ляжет спать, и еще, наверное, успеет застать маму, которая будет собираться на утреннюю мессу...

Она опять задремала.

И ей даже приснился сон. Или это был не сон?

Она видела свое отражение в зеркале. В зеркале прямо напротив стойки администратора. Между ней и ее отражением — фиговое дерево в поддельной вазе династии Минь. Вот она — я. Я. Девушка, которой ничего не светит. Посмотрите на меня. Дешевенький макияж. На кого я надеялась произвести впечатление? Девушка, которая бросила школу, не доучившись всего лишь год. Девушка без всяких талантов. Я что, и вправду рассчитывала, что, сидя за стойкой администратора в третьесортном отеле, в дремучем провинциальном городишке, сумею очаровать кинозвезду из Голливуда?

Ее отражение смотрело ей прямо в глаза. «А я ничего, симпатичная, — подумала Шеннон. — Собственно, на этом мои достоинства и кончаются. Симпатичная девочка с упертой матушкой-католичкой. Но у меня красивые глаза. Голубые, как небо в ясное зимнее утро — как небо в то утро, когда сгорел Узел».

По щекам отражения Шеннон текли красные слезы. Кровавые слезы. Кровь?! И оно — отражение — стремительно старело. Лицо покрылось морщинами и уродливыми старческими пятнами, по щекам разбежались трещинки воспаленных сосудов... «Это сон!» — подумала Шеннон...

Зеркало разлетелось на миллион осколков. За зеркалом... в открывшемся провале... огонь... огонь... здание городского совета в Узле рушится в снег... женщина, охваченная огнем, катится по обледенелой мостовой, вниз по холму, к единственному во всем городе знаку «СТОП»... «Но я не могу этого помнить, меня не было в Узле в ту ночь, я спала у себя в постели, в Паводке, заснула под „The Star-Spangled Banner“ по 17-му каналу, после проповеди Дамиана Питерса... или нет? Или я была с папой?»

И вдруг она вспомнила похороны отца.

Тогда шел снег.

И все вернулось. Они все были здесь. За разбитым зеркалом. Призраки прошлого.

Папа! — закричала она.

Гроб опускают в землю.