Валентайн

22
18
20
22
24
26
28
30

— Дамиан, Дамиан, — проговорила она. — Ты так долго служил Мамону, что давно потерял свой путь. На самом деле ты ведь не веришь в силы света и тьмы, я права?

Он не ответил. Он уже очень давно пришел к компромиссу между верой и неверием. Вера — божественный дар. Если Господь обделил его этим даром, то теперь, как ни тщись, ты его все равно не получишь — ни благочестием, ни высокой моралью. Если что-то тебе не дано, то оно не дано.

— Так что поверь мне на слово, Дамиан, здесь рядом есть одно существо, и нам сейчас предстоит захватить его и заставить служить нашим целям. Это бывший принц Пратна. Насколько я знаю, он умер, когда красивая женщина из вампиров откусила ему пенис и выпила его кровь. Он превратился во фи красу, чудовище, запертое между мирами живых и мертвых, между жизнью и смертью. Он умер позорной и страшной смертью, и поэтому он не может ни упокоиться, ни должным образом возродиться в ином воплощении.

— И ты веришь в эту бредятину?

— Я это видела.

— Но не на самом деле. Может быть, ты это видела в трансе... но не в реальности.

— Ладно, можешь не верить, — сказала Симона. — Главное, чтобы ты мне помогал. Ты привез, что я тебя просила? Давай мне кувшин.

Дамиан пожал плечами и достал из чемодана тяжелый каменный кувшин. Как просила Симона, он заранее испражнился в кувшин и запечатал его левой рукой, прочитав ритуальную формулу.

— Чувствую себя идиотом, — заявил он. — Тащусь посреди ночи в горы, сру в кувшины, якшаюсь с ведьмами.

— Просто дай мне кувшин, без комментариев. Фи красу питаются человеческими испражнениями. Это фиксированный ритуал обмена. У тебя есть, что нужно ему... у него есть, что нужно тебе. Черная магия не отворачивается с презрением от функций тела и выделений человеческого организма, как это ваше христианство, в котором, кстати, присутствует каннибалический ритуал поедания плоти Бога.

Она подошла к нему и отобрала кувшин. Поднялся ветер.

— Это создание, которое нам предстоит захватить, — продолжала она, — умерло в погоне за Тим-ми Валентайном. Ты понимаешь, о чем я? Все, что было в нем человеческого, этого больше нет. Осталась только злость. Негасимая ярость. Нам нужна эта ярость, но чтобы заполучить ее, нужно ее напитать. Из чего вытекает необходимость, как ты выражаешься, срать в кувшины. — Бред сивой кобылы. Но Симона излагала это все с таким видом, как будто втолковывала ребенку, что буква "А" это "А". Для Дамиана это была полная чушь, но он видел, что Симона относится к этому очень серьезно. В ее глазах не было смеха. Разве что только безумие. В свете кровавой луны ее глаза отливали красным.

— И все же это не согласуется с тем, что мы знаем о потустороннем мире, о жизни после смерти... — начал было Дамиан, но Симона не дала ему договорить, зайдясь хриплым ведьминским смехом.

— Когда же вы, люди, научитесь различать метафору и реальность? — сказала она, отсмеявшись. — Неужели ты думаешь, что мы в состоянии понять сверхъестественный мир и описать его в наших, смертных понятиях? Какой вздор. Культура, в которой мы выросли, она навсегда остается с нами — даже после смерти. Чудовища, пожирающие дерьмо, вампиры, даже ваши ангелы и черти — это все существа, порожденные нашим собственным подсознанием, ты согласен? Или ты обвинишь меня в ереси мирского гуманизма?

Ветер вздохнул, погнал по склону прутики и сосновые шишки.

Симона нарисовала на земле белый круг — негашеной известью. С внешней стороны круга расположила четыре буквы непроизносимого имени Бога, а внутри начертила пентаграмму.

— Богохульство, — прошептал Дамиан. Она пропустила его замечание мимо ушей, зато Жак небрежным жестом — как капельдинер в театре — пригласил его войти в круг и занять определенное место. Дамиан открыл было рот, но Жак приложил палец к губам. Потом он надел на голову Дамиану бумажную тиару и отошел на свое место в круге!

Все это время Симона что-то бормотала себе под нос — невразумительный набор слов, из которых Дамиан сумел разобрать только одно или два. То ли это был какой-то иностранный язык, то ли просто бредятина, подумал он. Голос Симоны стал громче. Ветер стих. Из леса выполз туман, подкрашенный красным. Словно в прожилках крови. Дамиан почувствовал чье-то незримое присутствие... ощущение было сродни тому, что он испытывал в детстве, в церкви... соприкосновение с силой Господней... только теперь в этом соприкосновении было что-то грязное и непристойное. По рукам и ногам побежали мурашки. В шепоте ветра явственно различались слова. Ветер нес с собой запах — как в туалете, когда кто-то забыл спустить унитаз. Дамиан попытался закрыть нос рукавом рясы, но ветер ударил его в лицо. Что шептал ветер? Дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо мудачье дерьмо дерьмо дерьмо.

Ну вот, у меня уже слуховые галлюцинации.

Господь Бог ест дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо мудачье дерьмо дерьмо дерьмо. Иди ко мне Дамиан иди ко мне есть дерьмо есть дерьмо дерьмо дерьмо.