Действительность, однако, решительно не желала признавать его принципов. На каждой станции люди ломились в вагоны все так же назойливо и остервенело и все с теми же корыстными целями. Зато и Боронь мстил им как только мог при любой оказии. О сугубой строгости кондуктора свидетельствовал уже сам вид его вагонов: никогда они не бывали переполненными, никогда не возникало в них пресловутой давки, столько крови портившей его коллегам.
Как он этого добивался, какие употреблял средства для достижения идеала, лишь в мечтах доступного товарищам по работе, неведомо. Но факт остается фактом: даже по праздникам, в пору наибольшей заполненности, вагоны Бороня сохраняли пристойный вид — проходы свободны, в коридорах можно дышать сносным воздухом. Мест дополнительных и стоячих Боронь не признавал. Самоотверженный и ревностный в исполнении служебного долга, он и пассажирам не давал спуску, требуя неукоснительного соблюдения всех предписаний с поистине драконовской суровостью. Не помогали ни уловки, ни льстивые уговоры, ни попытки сунуть «в лапу» — Боронь не продавался. Несколько раз он даже писал жалобы на обидчиков, одного типа отхлестал по щекам, сумев при этом выкрутиться перед начальством. Случалось и так, что где-то на полпути, на глухом полустанке, а то и прямо посреди чистого поля он вежливо, но решительно высаживал из вагона зарвавшегося вояжера.
За всю свою долгую службу только два раза столкнулся кондуктор Боронь с достойными пассажирами, более-менее отвечающими его идеалу путешественника.
Первым представителем этой столь редко встречающейся породы был какой-то безымянный бродяга, без гроша за душой расположившийся в купе первого класса. Когда Боронь потребовал у него билет, оборванец очень убедительно растолковал, что билет ему вовсе без надобности, едет он просто так, без цели — в никуда. Ему нравится ехать, вот и все. Кондуктор не только признал его абсолютную правоту, но и всю дорогу пекся об удобствах редкого гостя, никого не впуская в занятое им купе. Скормил бродяжке половину своих харчей и даже раскурил с ним трубочку по ходу увлекательной беседы на тему: путешествия на авось.
Еще один такой настоящий путник попался ему несколько лет назад, на пути из Вены в Триест. Им оказался некто Шигонь, кажется, помещик из Польши. Этот симпатичный субъект, явно хорошо обеспеченный, тоже проник в первый класс без билета. На вопрос, куда направляется, ответил, что пункт неважен, куда привезут, туда и ладно.
— В таком случае, — заметил кондуктор, — вам, пожалуй, лучше всего сойти на ближайшей станции.
— Вот еще! — возмутился богатенький заяц. — Я непременно должен двигаться, меня гонит вперед какая-то сила. Выправьте мне билет по своему вкусу, куда вам нравится.
Ответ настолько очаровал кондуктора, что он позволил зайцу ехать до конечной станции бесплатно и старался больше не докучать. Шигонь этот наверняка считается чокнутым, думал Боронь, пускай, зато сколько любви к процессу движения!
Да, не перевелись еще на белом свете настоящие пассажиры, но они были редкими перлами в море человеческого ничтожества. Боронь частенько с умиленным вздохом возвращался мыслями к этим двум своим дорожным встречам, грея душу воспоминаниями о бескорыстных странниках…
Откинув голову, Боронь следил за извивами сизого дыма, слоями заполняющего коридор. Сквозь мерный перестук колес стал просачиваться из труб шепоток горячего пара. Послышалось бульканье воды, он почувствовал ее теплый напор в батареях: вечер был холодный, заработало отопление.
Газовые рожки под потолком внезапно заморгали светящимися ресницами и погасли. Но ненадолго, в следующую же минуту усердный регулятор поспешно впрыснул свежую порцию газа, подпитавшую померкшие лампы. Боронь сразу же распознал его специфический терпкий запах, напоминающий волошский укроп, въедливый и дурманный, он забивал аромат трубочного табака…
Внезапно кондуктору показалось, что он слышит шлепанье босых ног по коридору.
Дух, дух, дух — гулко отдавались шаги, — дух, дух, дух…
Боронь сразу понял, чтоґ это значит: не впервые слышал он в поезде такие шлепки. Высунув голову, он бросил взгляд в мрачную перспективу вагона. В самом конце, там, где стена делала заворот к купе первого класса, он на какую-то секунду углядел его голую, как обычно, спину, залитую обильным потом, на одну-единственную секунду мелькнула перед глазами его согнутая в пружинистую дугу фигура.
Боронь задрожал: Чумазлай снова показался в поезде.
В первый раз он привиделся ему двадцать лет назад — за час до страшной катастрофы, случившейся неподалеку от Знича, сорок человек в ней погибло, не говоря уж об огромном числе раненых. Боронь до сих пор помнил все подробности катастрофы, вплоть до номера злосчастного поезда. Был он тогда тридцатитрехлетним, молодым, с крепкими нервами, дежурил в хвостовых вагонах, может, потому и уцелел. Гордый только что полученным новым чином, отвозил домой невесту, бедную свою Касеньку, ставшую одной из жертв тогдашней трагедии. Не забыть вовек, как сидел он у нее в купе и посреди беседы его вдруг неодолимо повлекло в коридор. Не ведая зачем, он выскочил наружу и в тамбуре, на самом выходе, разглядел исчезающую уже фигуру голого великана: тело его, чумазое от сажи и залитое грязным потом, источало удушливый чадный смрад, отдающий волошским укропом и мазутом.
Боронь кинулся за ним вдогонку и чуть было не ухватил, но великан на глазах расплылся в воздухе. Невидимый, он убегал от него, кондуктор явственно различал звук поспешно удаляющихся, шлепающих шагов: дух, дух, дух — дух, дух, дух…
Через какой-то час их поезд столкнулся со встречным скорым…
С той поры дважды являлся ему Чумазлай, всякий раз как знамение беды. Он видел его под Равой, за несколько минут до того, как состав сошел с рельсов. Чумазлай бежал по крыше вагона и махал ему промасленной шапкой, сорванной с разгоряченной головы. Выглядел он не таким страшным, как в первый раз, и дело обошлось пустяками: слегка поранилось несколько человек, но погибших не было.
А пять лет назад, следуя пассажирским поездом до Бонска, кондуктор заприметил его меж двух вагонов встречного товарняка. Чумазлай примостился на буферах и, став на корточки, поигрывал цепями. Коллеги, с которыми Боронь поделился своей тревогой, подняли его на смех и обозвали психом. Однако опасения Бороня сбылись, и очень скоро: той же самой ночью товарняк, проезжая через подгнивший мост, рухнул в пропасть.
ebooksa