В тот день, когда она явилась к нему, в их отношениях наступил решительный перелом, положивший начало духовному сближению. Сменились склонности, иной характер обрели беседы и развлечения. Случилась вещь довольно редкая и странная, которую он позднее назвал «спиритуализацией страсти». Волшебная птица любви заглянула и в их сад, правда, с опозданием, зато тем чище и тем проникновенней была песня, которой она их одарила.
Однажды Помян, войдя в будуар Амелии, застал ее за чтением «Дикой утки».
— Взялась за Ибсена? — поощрительно улыбаясь, спросил он.
— Ты мне так его расхвалил, что я не устояла перед искушением.
— Ну и как?
— Сильно и глубоко. Пожалуй, слишком глубоко для меня, — призналась она сокрушенно, положив ему голову на плечо. — Тебе придется кое-что мне растолковать.
— С удовольствием! Давай читать вместе. А потом посмотрим великого старца в театре. Сейчас как раз собираются возобновить весь его цикл.
— Согласна!
— Но перед тем ты имеешь возможность познакомиться с другим интересным норвежцем — завтра дают Бьёрнсона, «Свыше наших сил». Это будет прекрасной подготовкой к более сложным вещам, каковыми являются драмы Ибсена. Ты пойдешь?
— Разумеется, пойду, мой дорогой наставник.
На следующий день вечером они были в театре.
Пьеса произвела на Амелию огромное впечатление. Воспитанная под бдительным оком покойного мужа исключительно на французских комедиях и банальных фарсах или на эпигонских подражаниях домашнего производства, она, наконец, вздохнула полной грудью в благородной и чистой атмосфере подлинного искусства. Особенно потряс ее финал первого действия. Великому драматургу удалось оживить в ее богатой, полной скрытых возможностей душе новые, до того молчавшие струны. Годами копившиеся вопросы, от которых Прадера отделывался иронической усмешкой или равнодушным пожатием плеч, стали рваться наружу. Несколько последующих дней она живо обсуждала с Помяном затронутые в пьесе проблемы.
— Несомненно одно, — заметила она под конец дискуссии, — мы стоим на распутье. Пастор, нечеловеческим усилием воли поднявший с одра смерти больную жену, гибнет под тяжестью жестоких сомнений. На какой-то миг кажется, что сцену прорезает ослепительная молния чуда — таинственные двери распахнуты, вот-вот откроются вгоняющие в дрожь горизонты иного мира… К сожалению, это всего лишь миг.
— Бога не дано видеть никому, Амелия. Тот, кто Его увидит, заплатит жизнью или… рассудком. Идеал смутен, укрыт смертью… Но сам факт, что тяжко больная женщина встала с ложа на колокольный призыв, посланный Им, говорит мне очень и очень много, может, гораздо больше, чем намеревался сказать сам драматург.
— Но это же свидетельство могучей воли ее мужа!
— Да, так говорится обычно. Воля, внушение… удобные, «научно» звучащие общие слова. А я вижу в этом довод, что в нас обитают загадочные силы, которые, попирая физические законы, победительно существуют и за пределами жизни. Сцена, предшествующая трагической гибели пастора, символизирует для меня эти самые силы, которые не гибнут и не исчезают с распадением нашей земной оболочки. Человек — бессмертное существо!
Амелия слушала его очень внимательно.
— Казимеж не верил в жизнь после смерти, — неожиданно возразила она решительным тоном, — ему всегда были смешны эти отвлеченные бредни. А ведь он был человеком очень умным.
— Это не аргумент. Пифагор, Платон, Данте, Шекспир, Словацкий или Достоевский были не глупее министра Прадеры, а верили… Впрочем, так называемые метапсихические науки в последнее время добывают все больше и больше убедительных доводов по этой части. Взять хотя бы весьма знаменательное явление, известное под названием медиумизма.
— Это ты про верчение столиков? — пренебрежительно усмехнулась Амелия. — Я как-то участвовала в таком сеансе, но он меня нисколько не убедил. Все можно очень легко объяснить действием какой-то энергии, каких-то флюидов, что ли, исходящих сквозь кончики пальцев из нашего организма, а «духи» тут ни при чем.
ebooksa