Шантыр запротестовал энергичным жестом.
— Для меня очень даже существенная. Вы, должно быть, размышляли об этом господине с чрезвычайной интенсивностью.
— Вы так полагаете? Интересно, почему?
— Потому что с той минуты, с того самого вашего взгляда, образ этого барина преследовал меня неотступно.
— Позвольте узнать, каким образом?
— Я все время мысленно видел его перед собой, он снился мне ночью. Вы ненавидели этого человека!
— С чего вы взяли? — спросил Помян, невольно бледнея.
— С того, что я заразился вашей ненавистью. И знаете, что, меня больше всего в нем бесило?
— Что?
— Монокль — отвратительный, вызывающе втиснутый в глаз монокль… и еще, еще… меня злила его усмешка — эдакая самодовольная, победительная… Кто он такой, что за шишка?
— Не знаю, — солгал Помян, избегая его взгляда.
— Знаете, только не хотите сказать. Я бы не спрашивал, да обнаружилось кое-что связанное с этим господином… несколько дней спустя.
— Кое-что?
— Да, кое-какие вещички.
— Вы говорите загадками.
— Я говорю гораздо больше, чем вы, хотя должно быть наоборот.
Он встал и начал нервно прохаживаться по комнате. Его изрезанное морщинами лицо еще сильнее окрасилось кирпичным румянцем.
Внезапно Помяна осенило. Взяв несчастного за плечо, он повернул его к себе и, пристально глядя ему в глаза, заговорил ровно, спокойно, тоном внушения:
— Вы очень устали. Вам хочется спать. Сядьте и отдохните.
Лицо Шантыра выразило изумление, тут же сменившееся выражением покорности. Без слова протеста он подчинился приказу и сел, вперив в пространство сонные, словно остекленевшие глаза, а буквально через секунду впал в глубочайший сон.