А мое могущество крепло день ото дня, закалялась моя несгибаемая воля. Через год исчезли все издевки и угрозы, сменились полнейшей покорностью и несмелыми просьбами. Сара Брага, гордая, царственная Сара начала униженно заискивать и молить у моих ног.
Да, под угрозой оказались ее привлекательность и красота, ее дьявольская юность, а может быть, и нечто большее: сама жизнь.
Через год совместной жизни Сара начала стареть. Однажды в ее волосах цвета воронова крыла я заметил предательские серебряные нити, а в уголках губ сеточку морщин. Гордый стан ее мало-помалу терял прежнюю гибкость, грудь утратила дивные очертания. Сара увядала, будто цветок, схваченный осенними заморозками.
Она знала о происшедшей перемене — каждое зеркало убеждало в этом, а зеркал в вилле не перечесть.
И тогда, к несказанной моей радости, я увидел отчаяние — дьявольское отчаяние в больших, черных, огненных глазах.
Плод мести наливался, вызревал потихоньку, незаметно. Мои силы словно удесятерились, я, будто магнит, притягивал скрытую энергию, дремавшую в доме, и постоянно чувствовал таинственную помощь: в вилле я не одинок! То здесь, то там срывались плененные доселе таинственные вихри, высвобождались таинственные токи — рождались новые силы. Мне они способствовали. Сара тоже уловила их — с ужасом, с безграничным страхом затравленного зверя молила она о помощи. Безумная надежда! Ведь она прекрасно знала, кто и для чего высвободил эти силы!
С тех пор Сара не решалась спать одна, в ужасе ждала она приближения вечерних часов. В доме всю ночь горел свет. В суеверном страхе перед какой-то страшной опасностью она бежала одиночества, боялась хоть на минуту расстаться со мной! И когда, наконец, измученная вечным бодрствованием, забывалась, ее преследовали ужасные сновидения, и не раз я ловил ее тихий, подавленный стон.
Как-то ночью, вскочив с постели, полуобнаженная, с распущенными волосами, она прижалась ко мне в отчаянном ужасе, заслонив ладонями лицо.
— Что с тобой? Не бойся, все лишь сон! — сказал я, сам тревожно вздрогнув.
— Я боюсь, — прошептала она, дрожа как осенний лист, — боюсь. Не покидай меня. Я умру здесь, в доме, мне страшно.
Если бы не мое решительное нежелание, она оставила бы виллу и уехала. Но я настоял на своем — она подчинилась.
Наконец страх, отчаяние и бессильная ярость достигли апогея. Как-то ночью, обезумев от удушливого кошмара, с глазами, вылезшими из орбит, она вскочила с постели и, тяжело дыша, склонилась надо мной. С ее губ сорвался свистящий шепот:
— Возьми меня, ты, палач! Или умрешь!
Блеснуло лезвие венецианского кинжала.
Я отбросил ее взглядом: поднятая рука упала, словно парализованная, стилет выскользнул из недвижных пальцев.
Смеясь, я уселся в кресло, где в последний раз видел погибшего Стославского.
— Ха-ха-ха! И сие, как видишь, я тоже предугадал. Тебе так давно хотелось знать, почему я брезговал твоим телом, почему презирал, почему не желал иметь с тобой ничего общего? В ответ прочитаю тебе кое-что из старинной священной книги. Теперь ты можешь сесть — вон там, напротив меня. И не вздумай снова бросаться! Убить меня тебе не удастся! Ну, так послушай!
С покорностью приговоренной жертвы она опустилась на ковер.
Я достал из шкафчика Ветхий Завет. В последнее время я вдохновенно постигал причудливые тайны вечной книги, упоенный поэзией слова и глубиной содержания. Вот Третья Книга Царств; спокойно, проникнутый торжественностью минуты, я прочел из первой главы:
— «Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться.
ebooksa