Стоя на коленях рядом с Бонером, Дейл развернулся и заорал на застывших у сараев бритоголовых:
– Бога ради, вызовите же «скорую помощь»! Никто из них не шевельнулся и ничего не ответил. Обгорелое тело перед ним вроде бы очнулось, перекатилось, поднялось на колени.
– Создается впечатление, что со всеми делами придется разбираться мне самому, – прошипел труп Ка-Джея Конгдена и полез на Дейла, опрокинул его на спину, схватил его за горло.
Сиплое дыхание Дейла вырывалось в холодный воздух клубами пара, пока он пытался отцепить хваткие пальцы Конгдена. Никакого дыхания не вырывалось из разорванного, широко разинутого рта Конгдена. Труп оказался чудовищно силен, он давил на Дейла всей своей разлагающейся массой, и Дейл чувствовал, как остатки собственных сил покидают его вместе с последним воздухом.
– Пошел ты, – выдохнул Дейл в искаженную предсмертную гримасу Конгдена, и вот тогда Дейл сдался – не Конгдену, не этим ублюдкам у себя за спиной, он сдался после сорока лет упорного сопротивления, позволив стене, возведенной в его мозгу, раскрошиться, словно мелок. На последнем выдохе Дейл прокричал в ночь:
– Гифр! Гери! Хуркилас! Анубис, это он из земли, где живут люди с песьими головами, это он имеет голову пса!
Пальцы Конгдена все сильнее впивались в горло Дейла, врезались в плоть его шеи, рот вытягивался трубочкой, словно он собирался высосать из Дейла последнее дыхание, если не получится убить его по-другому. Дейл же в ответ на последнем дыхании выкрикивал призывы:
– Анубис! Кеста! Хапи! Дуамутеф! Кебехсенуф! Потом у него уже не осталось воздуха ни на крик, ни на дыхание, и тут мертвый Конгден навалился всем весом на Дейла, который чувствовал, но не видел, как пять черных собак разметали по сторонам четверых скинхедов, прыгнув не на них, а сквозь них, и затем первый, самый большой, невозможно огромный пес из пяти похожих на шакалов животных, ударил Конгдена с таким звуком, словно кувалда размозжила гнилой арбуз, и откусил голову Конгдена, один лишь раз сомкнув могучие челюсти.
Руки и пальцы Конгдена продолжали душить Дейла.
Теперь за Конгдена взялись все пять собак, раздирали неодушевленное тело, безглавый труп, конечность за конечностью, отрывая их от туловища, черные собаки выбегали из пламени от горящего комбайна и возвращались в него, словно никакого пламени не было вовсе, они завывали, рычали, отталкивали друг друга, со свойственной собакам яростью сражаясь за искореженное тело и оторванные конечности.
– Мать твою, – заорал один из стоящих в отдалении скинхедов, и Дейл смутно услышал, как все они бегут в сторону горящего дома, к своему «шевроле са-бурбан».
Дейл встал на четвереньки, стряхивая останки Конгдена с ног и груди. Псы с горящими глазами опрокинули Дейла на бок и слизали с него ошметки гнилой плоти: ногу в ковбойском сапоге, выпавшие из грудной клетки внутренности, полусгнившую челюсть, – а затем протащили его через круг огня и исчезли во тьме позади него. Дейл перекатился на бок и посмотрел туда, где на утоптанном снегу до сих пор лежал Бонер. Дым столбом поднимался от почерневшего тела. Дейл так и не смог понять, дышит ли он.
Дейл силился подняться на ноги, понимая, что в любую секунду может взорваться топливный бак горящего комбайна, но оказалось, он больше не в состоянии подняться, даже встать на колени. Он перекатился на живот и пополз по запятнанному снегу в сторону сараев и горящего дома.
Мигающие красные огни, мигающие синие огни. Полдюжины машин, все с зажженными фарами, во дворе перед домом, и еще несколько машин с мигалками на подъездной дороге. Перед глазами Дейла мелькнули бритоголовые, которые поднимают руки, роняют оружие, потом пожарная машина, люди бежали с пожарными шлангами, еще какие-то люди бежали, спотыкаясь в сугробах, к нему и горящему комбайну, и тогда Дейл решил, что было бы замечательно минутку отдохнуть. Лежа животом на снегу, он положил обожженную голову на окровавленные руки и закрыл глаза.
Глава 29
На третий день я поднимаюсь и покидаю это место: больницу, ферму, округ, штат.
Но в первый день я почти вовсе не прихожу в себя. Позже, уже вечером, врач признается мне, что все были уверены – по всем признакам дело идет скорее к коме, нежели к благополучному выздоровлению, и этого они совершенно не понимали, поскольку мои раны оказались по большей части поверхностными и затянулись уже за ночь. Я мог бы объяснить, чем вызвано это близкое к коме состояние, но не исключено, что тогда я в итоге оказался бы в смирительной рубашке. В первый день и первую ночь помощник шерифа Брайан Прес-сер и помощник шерифа Тейлор дежурили в больнице, оба они выводили из себя врачей, настаивая на необходимости заснять на пленку мое заявление, будто я на самом деле стоял уже одной ногой в могиле. Я рассказал им правду, в общих чертах, хотя и сказал, что не помню ничего из произошедшего после первого взрыва комбайна.
Когда настает моя очередь, я спрашиваю их:
– Кто-нибудь погиб?
– Только старик Ларсен, – отвечает Тейлор.