На какой-то миг на моем лице, должно быть, отражается недоумение, потому что помощник шерифа Прес-сер поясняет:
– Бэб Ларсен, тот человек, у которого они отняли «шевроле сабурбан» за день до Рождества. Дерек и еще один из парней подтвердили, что они были здорово на взводе в тот вечер, когда выбрались из карьера. Они слегка обработали старика, прежде чем связать его и закинуть в багажник. Он был мертв, когда они доехали до дома сестры одного из них, которая живет в Гейлсберге.
– Сердечный приступ, – говорит помощник шерифа Тейлор. – Но скинхеды-то этого не знали.
– А Лестер Бонер? – спрашиваю я.
Ладони у меня забинтованы из-за ожогов. Правый бок и правая рука болят в тех местах, откуда вынимали дробь, на голове с этой же стороны швы. Брови и ресницы начисто спалило, волосы укоротились на три дюйма в огне пожара, и большая часть лица покрыта слоем мази. Ощущения просто великолепные.
– Бонер до сих пор жив, – бурчит помощник шерифа Прессер, – но он здорово обгорел и находится без сознания. Завтра утром его переводят в ожоговый центр Святого Франциска в Пеории. Врачи говорят, он выживет, но впереди его ждет чертова пропасть пересадок кожи.
– Да, профессор, – говорит помощник шерифа Тейлор, возвращаясь к вопросу, который раньше уже задавали во время записанной на пленку беседы, – а что это был за человек, там, на пожаре… один из парней говорит, все его видели? Тот, который был похож на мертвеца?
Я закрываю глаза и делаю вид, что заснул.
На второй день является шериф Маккоун, с журналами, чтобы я читал, с молочным коктейлем в пакете, чтоб я пил, и с портативным компьютером.
– Это нашли в курятнике, – говорит он. – Предполагаю, что это ваше.
Я киваю.
– Мы его не включали и вообще ничего с ним не делали, так что не знаю, работает ли он, – говорит Маккоун, пододвигая стул и довольно элегантно усаживаясь на него. – Я думаю, что в компьютере нет никаких доказательств… во всяком случае, ничего относящегося к цепочке этих странных происшествий.
– Нет, – отвечаю я совершенно правдиво. – Только один скверный роман и кое-что личное. – Включая предсмертное письмо самоубийцы, но это я опускаю.
Маккоун и не настаивает. Он уверен, что я уже достаточно здоров, чтобы ответить еще на несколько вопросов, поэтому достает диктофон и блокнот и в течение следующего часа задает мне очень точные и очень последовательные вопросы. Я отвечаю настолько правдиво, насколько могу, выдавая часто расплывчатые и крайне редко последовательные ответы. Несколько раз к тому же мне приходится лгать.
– А вот эти следы от веревки у вас на шее, – говорит он. – Вы не помните, откуда они взялись?
Я невольно касаюсь содранной кожи на горле.
– Я не помню, – отвечаю я.
– Может быть, зацепились, пока ползли по тому туннелю, – произносит Маккоун, хотя я знаю, что он знает – это полная ерунда.
– Да.
Когда с записью уже покончено, блокнот убран и диктофон выключен, он говорит: