– Собаки, – произносит он, к моему удивлению. Никто не упоминал собак ни в одной из официальных бесед за последние двадцать четыре часа.
– Куча народу и машин наследили на снегу еще до начала следующего дня, но там все равно сохранились отпечатки лап, – говорит он, кладет стетсон на колено и смотрит на меня.
Я отваживаюсь пожать плечами. И думаю: «Хвала тебе, о правитель Дома богов. Жертвенная пища да будет дарована тебе, да низвергнешь ты всех своих врагов, да ступишь на них своею пятою в присутствии твоих летописцев и перед лицом Усаха и Пта-Сокара, что стоят на твоей стороне».
Почему девятилетний мальчишка, живущий в уединении на стоящей на отшибе ферме в Иллинойсе, в конце пятидесятых годов избрал для поклонения Ану-биса, почему зашел настолько далеко, что изучил язык древнего божества и соответствующие обряды? Может быть, потому что его единственным другом был Витт-генштейн, старый колли, и мальчишке нравилась голова и уши бога с шакальей головой? Кто знает? Возможно, боги сами выбирают своих почитателей, а вовсе не наоборот.
Вопрос, стоило ли рассказать Дейлу, что Гончие ни в коем случае не причинили бы ему вреда. Хранители Царства Мертвых, похожие на шакалов, очищающих гробницы от ненужной падали, они являются стражами приграничной зоны на стыке двух миров. Словно фагоциты в кровотоке живого организма, они не только являются психопомпами, проводниками душ умерших, их защитниками во время перехода, но и падалыцика-ми, они выслеживают и возвращают души, пересекшие границу не в том направлении, души, уже не принадлежащие восточному берегу бытия, как бы ни были велики страдания, приведшие эти души обратно. Но кто скажет, что Дейл вовсе ничем не рисковал? В конце концов, он по собственной воле пробовал перебраться на западный берег, в Царство мертвых, когда пытался убить себя, вынуждая, таким образом, Осириса взвесить его сердце на весах в Зале Двух Истин.
– Профессор, вы хорошо себя чувствуете? Такое впечатление, будто вы как-то отключились от действительности.
– Со мной все в порядке, – поспешно отвечаю я. – Просто устал. Бок болит.
Маккоун кивает, берет свой стетсон, поднимается. Он разворачивается, чтобы уйти, но возвращается. «Коломбо», – думаю я, вспомнив, как недавно об этом думал Дейл. Но вместо того, чтобы задать последний, самый проникновенный, вопрос «на засыпку», Маккоун вдруг сам выдает информацию.
– Да, кстати, я просмотрел дела следователя Стайл-за за 1960–1965 годы и нашел кое-что любопытное за шестьдесят первый год.
Я снова молча жду.
– Судя по всему, доктор Стеффни, отец Мишель, хирург, позвонил в конце того года Барни Стайлзу и потребовал, чтобы Ка-Джея Конгдена, его закадычного друга Арчи Крека и еще парочку местных шалопаев арестовали по обвинению… в изнасиловании. Согласно сбивчивому рапорту Барни, доктор Стеффни заявил, что эти мальчишки, хотя Конгдену было тогда уже семнадцать, так что не такие уж и мальчишки, эти негодяи затолкнули в машину его дочь, увезли в пустой дом Макбрайдов – мистер Макбрайд тогда уже уехал в Чикаго, и дом стоял пустой, пока в него не въехала его сестра, – так вот, увезли в пустой дом Макбрайдов и несколько раз изнасиловали. Вы что-нибудь знали об этом, профессор?
– Нет, – чистосердечно признаюсь я. Маккоун качает головой.
– Доктор Стеффни на следующий день забрал заявление, и, насколько мне известно, ни он, ни Барни больше не упоминали об этом случае. Мишель была тогда в седьмом классе. Я предполагаю, что Джей-Пи Конгден, папаша Ка-Джея Конгдена, угрожал доктору Стеффни.
Оба мы некоторое время молчим. Затем шериф Мак-коун произносит:
– Что ж, я подумал, вам следует знать об этом. – Он идет к двери, все еще держа шляпу в руке, но на мгновение задерживается. – Если у вас здесь не осталось никаких дел, я полагаю, вы уедете от нас, когда выпишетесь завтра из больницы.
– Да.
– Вернетесь обратно в Монтану, профессор?
– Да.
Маккоун надевает шляпу и немного сдвигает на лоб. Проницательный взгляд его светлых глаз кажется холодным под этой форменной шляпой.
– И если суда и всего остального не будет, вы вряд ли еще раз приедете сюда, верно?