Отпустив его, Герман сел на ранее предложенный стул, хотя это положение действительно причиняло ему неудобство.
– Случайно… не вы побывали у Маркевича перед его смертью? – спросил врач, потирая ладонью покрасневшую шею.
– Он умер? – удивился Герман.
Лозинский откашлялся.
– Выходит, вы его все-таки знали… Да, умер. При очень странных обстоятельствах, поговаривают, это был не возрастной инфаркт. Намекали на убийство.
– Продолжайте.
– В общем-то, и правда, все выглядело странновато: незадолго до смерти он навалил целую гору дерьма… я имею в виду, обгадился как сосунок, словно от испуга. Меня, вообще-то, это не особо удивляет; кроме того, экспертиза действительно обнаружила в его крови большой процент адреналина. А на плече нашли огромную гематому – словно, кто-то с невероятной силой сжал его. Судя по всему, плечо едва не вылезло из сустава, половина связок оказалась порвана…
– Ясно. И что дальше?
– Но самое странное, когда его нашли – это была жена, вернувшаяся утром – в квартире стоял жуткий трупный смрад, хоть топор вешай. С момента наступления смерти не прошло даже шести–восьми часов, и тело, можно сказать, было еще совсем… свежим. Откуда возникла та ужасная вонь, никто не знает. Правда, патологоанатом настаивал, что этот запах не принадлежал трупу – ни Маркевича, ни кому-либо вообще – почему, не знаю, – но он определил его, как результат иного органического гниения. Насколько мне известно, теперь по этому случаю ведется следствие, хотя я сильно сомневаюсь, что удается что-нибудь прояснить. Короче, вся эта история очень занимательна, но лично меня мало интересует. Вот, собственно, и все.
– Вы не ошиблись, – сказал Герман. – Это именно я побывал у Маркевича тем вечером. Чтобы добыть этот адрес.
– Вот как, значит… – проговорил Лозинский.
Герман оглядел комнату:
– Вы что, живете один?
– Давайте вернемся к нашим баранам, – отрезал Лозинский.
Герман рассказал, что произошло, начиная с момента, когда ему стали известны результаты анонимного теста на ВИЧ. Лозинский часто морщился от острых, как зубная боль, резонирующих частот его голоса.
Несмотря на неожиданно возникшую симпатию к хирургу, Герман ни на миг не допускал, что оставит его в живых. Каждую секунду он испытывал еле сдерживаемое желание оборвать разговор и, бросившись с места, разорвать врача на фонтанирующие кровавые куски, вспороть его живот и затолкать набитые дерьмом и наполовину переваренной пищей кишки в его же агонизирующую глотку…
– Вы забыли представиться, – напомнил Лозинский, когда Герман завершил свое повествование.
– Это не имеет значения.
– Как знаете, – хирург приподнялся со стула. – Вы не возражаете, если я закурю?
– Нет, – Герман проследил, как Лозинский выходит из комнаты, но не двинулся следом. Куда он денется…