Ползущие

– Чем я занимаюсь? Да какой-то ерундой, орбитальной картографией для НАСА. Техническая дребедень. Я притворяюсь, как будто что-то понимаю, вот мне и разрешают поработать еще несколько лет.

– Такое впечатление, что ты уже думаешь об отставке. – Шеннон посмотрела на него с обострившимся интересом. От резкого движения головой ее короткие блестящие волосы взлетели черным крылом.

– Ха, да я каждый день только и думаю, что о пенсии. Однако мне еще недостаточно лет, чтобы получить все льготы, вот и приходится откладывать. Но на самом деле я с удовольствием ушел бы в отставку.

Он задумчиво посмотрел на дочь, впитывая глазами ее образ. Маленькая, изящная, очень устремленная, она так напоминала Киоко. Те же глубокие черные глаза. Настоящие черные глаза встречаются довольно редко, обычно, говоря «черные глаза», мы подразумеваем темно-карие. Но у Шеннон были действительно черные глаза без бликов.

Если бы я лучше ее понимал, – думал он, – если бы чаще спрашивал, о чем она думает, что чувствует, может быть, в конце концов, она сказала бы мне правду.

Стэннер почувствовал, как защипало у него в глазах, и отвел взгляд от Шеннон.

– Ты только посмотри на этих бездельников! – воскликнул он, показывая на морских львов. – Люди бросают им рыбу. Конечно, ленивые толстые бездельники. Лежат себе на солнышке, едят и больше ничего не делают. Вот это жизнь! Вонючая, нелегкая.

– И правда попахивает. Но мне все равно. Однажды, когда я была в Мексике – занималась подводным плаванием…

– Ты ездила в Мексику? А мне ничего не сказала…

– Папа! Я же присылала тебе открытку.

– Она не дошла.

– Это потому, что ты не сидишь на одном месте. – Она бросила на него быстрый взгляд, в котором отражалось нечто, похожее на удовлетворение. Как будто она нашла способ продемонстрировать, какую нестабильность внесло в ее жизнь его бродячее существование. Перекати-поле, никаких корней. Или, что еще хуже, корни были, но в военно-воздушных силах, а какие корни могут найти себе опору в воздухе? – Да ладно. Так вот морские львы подплывали прямо мне к маске, а один даже тюкнулся в нее носом – просто играл.

Шеннон улыбнулась воспоминаниям, Стэннер тоже улыбнулся и понимающе кивнул – так ярко он представил, какое удовольствие получила дочь от той нечаянной встречи с жителем океана.

– Ну. а на работе как, Шеннон?

Она пожала плечами.

– Никак не повысят. Могу поклясться, у них стеклянный потолок. Я лучший пиарщик в фирме.

– У вас в фирме стеклянный потолок? Я думал, они там придерживаются самого либерального курса, думал, у вас там занимаются вроде как «зелеными» инвестициями, так? Должны бы всячески продвигать женщин, даже вопреки здравому смыслу.

И тут он заметил, как она на него смотрит. Совсем как Киоко. Шеннон всегда сердилась, если ей хотелось повозмущаться, а он реагировал как «мистер Разумный Мужчина» – так говорила когда-то Киоко.

И что он мог объяснить? Не говорить же им, что он видел вещи, которые способны разрушить твой мозг, если не удастся убедить себя, пусть даже в последний миг, что мир устроен все-таки разумно. Во всяком случае, значительная его часть. Что существуют не только черные тени, управляющие черными тенями, не только необсуждаемые приказы совершить непостижимое.

И о снах, которые ему являлись, он тоже не мог рассказать. Юнец Берджесс, превращенный в желе… Во сне Берджесс кричал, молил его крепче налегать на стол, раздавить их. Ради Бога, убейте меня! А он, Стэннер, пытался объяснить: Нет, нет, это не я, я ни при чем, парень! Клянусь, я ни при чем!