Лучшее за год 2003. Мистика, магический реализм, фэнтези ,

22
18
20
22
24
26
28
30
Когда беззаботен и строен я был… Я что-то хотел рассказать, но забыл. Когда я был юным и стройным… Пардон. Гудит в голове склеротический звон, И сосредоточиться мне не дает Огромный и толстый живот. Так вот. О, вспомнил! Я мальчиком был, Но волею рока диету забыл: Мы с Гензель, сестричкой, гуляли в лесу, Не чуя беды на носу. Увы! В лапы ведьме попалися мы, А это, поверьте, похуже тюрьмы. Старуха та в пряничном доме жила — А там леденцы в окнах вместо стекла, Зефирная мебель, на кровле — бисквит. Старушку от сладкого, ясно, тошнит — Живя в той дремучей чащобе одна, Мясца возжелала она И нас изловила. Критический взгляд: «А что-то ты, миленький мой, худоват. Сестренка что спичка, как щепка ты сам. Нет, кости себе я на стол не подам! Я постное кушать совсем не люблю. Ну что ж, не беда. Потерплю». И бабушка рьяно за дело взялась — Откармливать нас на убой принялась. Посадила нас в клетки И молвила: «Детки! Ваша новая жизнь началась!» Решила, видать, не жалея затрат, Впихнуть в нас и пряничный домик, и сад Несет нам зефир, шоколад, мармелад, Пирожные и лимонад, Печенье, варенье, к нему леденцы, И все повторяет: «Ням-ням, молодцы, Ах, какой аппетит!» И в рот нам глядит, Будто мы ей родные птенцы. Уж сладкое комом мне в горле встает, Живот на глазах все растет да растет, А бабушка рядом лежит в гамаке С поваренной книгой в руке. Какое терпенье! Какое смиренье! Внушает оно уваженье. Старуха порой покидает насест И мне сообщает: «А Гретель не ест! Ну что за дела! Я ей пышку дала! Я б сожрала в единый присест! А эта нахалка всего-то за день Конфетку склюет — ну совсем дребедень, Вот и сала в ней мало, Ах, ждать я устала! Неужели покушать ей лень?!» Сестрица во тьме Придвигалась ко мне — Положение дел обсудить. Говорю: «Нет проблем, Я лучше поем, Растолстею, но буду жить! Ты послушай, сестра…» На язык остра: «Жирный боров!» — вскричала она. «Погоди! — говорю. — Нетерпеньем горю! Ты напрасно худа и бледна. Если мы растолстеем, То спастись сумеем, Потому что не влезем в печь. Так что лопай, сестренка, И чавкай звонко, Чтобы старухе нас не испечь. У меня есть идея — Поправляйся скорее. Мы обманем ведьму вдвоем: Попросим беспечно Показать, как в печку Залезать, на примере ее». О женщины! «Ложь!» (Их разве поймешь?) «А фигура?» — рыдала она. «Не глупи, сестрица, Не то томиться Ты в духовке будешь одна!» И старуха кормила-поила нас И твердила, что прирастанье мяс Утешенье для старческих глаз. Прерывала кормежкой нам сладкие сны По ночам, при свете звезд и луны Говорила: «Дружочек, Вот этот кусочек Вы с Гретель скушать должны». Я лелеял свой план, Жевал марципан, Был готов пойти на обман — И пришлось сестрице Со мной согласиться, Чтоб покинуть сей ресторан. Читатель, ты знаешь, что было потом: Мы, ведьму изжарив, покинули дом, Точней, что осталось, Ибо самую малость Мы не съели в порыве своем. Но, прежде чем, гордо пыхтя, удалиться, Подвал обыскать предложила сестрица. И о чудо! О чудо! Сокровищ три пуда Мы нашли, рискнув там порыться. Читатель, мораль мемуара проста: Я бодр и, поди, доживу лет до ста, И сестрица при мне, Довольна вполне, Как и я, здорова, толста.

Мелисса Харди

Акеро

Пер. Н. Вашкевич

Мелисса Харди является на сегодняшний день одним из лучших мастеров рассказа. Она одинаково свободно работает в жанрах современного реализма, магического реализма и чистого фэнтези. Рассказы Харди публиковались во многих журналах, у нее есть несколько авторских сборников («A Cry of Bees», «Constant Fire», «The Uncharted Heart»). Писательница живет в Лондоне, штат Онтарио.

«Акеро» — это прекрасно написанный увлекательный рассказ, который представляет собой нечто среднее между историческим фэнтези и магическим реализмом. Впервые опубликован в декабрьском выпуске «The Atlantic Monthly».

Свидетельство матери-настоятельницы Марии-Терезы Возу 2 февраля 1899 года

Мать Мария-Тереза Возу, некогда начальница послушниц в монастыре Сен-Жильдар, а ныне настоятельница ордена, осторожно опустилась в то самое кресло, в котором много лет назад скончалась ее прежняя подопечная Бернадетта Субиру. Монах-бенедиктинец, приехавший записать свидетельство матери Марии, наблюдал за тем, как монашки устраивали в кресле тучное тело старой абатиссы, защищенное, словно носорог броней, многочисленными одеждами. Наконец, приняв удобное положение и сложив на коленях покрытые темными пятнами руки, настоятельница приготовилась слушать посетителя. Лицо пожилой женщины было неподвижно. Правая щека ее изредка подергивалась.

— Стало быть, папа собирается канонизировать эту девчонку Субиру? — в вопросе матери-настоятельницы звучала явная неприязнь.

— Совершенно верно, — подтвердил бенедиктинец. Настоятельница повернула голову и взглянула на монаха. Ее большое лицо в накрахмаленных складках апостольника парило над черной рясой, словно полная луна. Длинный острый нос нависал надо ртом, подобно клюву хищной птицы, круглые, выцветшие глаза казались стеклянными.

— Не вижу к тому никаких оснований, — процедила она сквозь зубы.

Первая идентификация тела 22 сентября 1909 года

Тридцать лет прошло с погребения Бернадетты Субиру, лурдской пастушки, которой в гроте Масабьелль восемнадцать раз являлась Богородица, когда епископ Неверский монсиньор Гот-ти направил доктору Давиду и доктору Журдану письмо с просьбой присутствовать при эксгумации тела в монастыре Сен-Жильдар.

«Многолетняя работа епископальной комиссии по каноническому дознанию подошла к завершению, и святость Бернадетты Субиру не подлежит сомнению, — писал монсиньор Готти. — Теперь комиссия должна идентифицировать тело и оценить состояние святых мощей. На мою канцелярию возложено обязательство проследить за соблюдением законов гражданского и церковного права. Посему я нуждаюсь в вашем содействии и прошу вас присутствовать при эксгумации тела».

В соответствии с договоренностью оба врача и монсиньор Готти встретились в половине девятого означенного дня в часовне Святого Иосифа монастыря Сен-Жильдар, где покоилось тело Бернадетты Субиру. Вскоре к ним присоединились еще пятеро: аббат Перро, мать-настоятельница Мари-Жозефина Форестье с помощницей, сестра Александрина, а также мэр и вице-мэр Невера. Тут же присутствовали два каменщика и два плотника, которые и должны были провести извлечение тела.

Следуя инструкциям епископа, каменщики сняли плиту с гробницы и извлекли на поверхность деревянный гроб.

— Увесистая монашка, — пробормотал один из каменщиков, берясь за гроб.

— Внутри деревянного гроба еще один, цинковый, — пояснил другой. — Обычное дело. Зачем, думаешь, я взял с собой консервный нож? Эй, вы! — крикнул он плотникам. — Помогите, что ли!

Четверо мужчин с трудом перенесли гроб в смежное помещение, где предполагалось проводить освидетельствование. Рабочие поставили гроб на скамью, сняли доски и стали вскрывать цинковую крышку. Пока каменщики орудовали резцами, присутствующие замерли, ожидая, что вот-вот раздастся ужасное зловоние: монашки потихоньку поднесли к носам платки и слегка отвернулись, лица джентльменов напряглись так, что от губ и ноздрей остались лишь тонкие щелки.

Первым заговорил доктор Давид.

— Только посмотрите, Журдан! — воскликнул он. — На трупный запах и намека нет.

Монашки опустили платки и опасливо потянули воздух.

— И правда! — подтвердила мать-настоятельница. — Удивительно!