Коллекция

«Слишком много всего, — в который раз подумалось ей. — Слишком много».

— Гордость — хорошее качество, но ее избыток крайне вреден для здоровья, — буркнул Вадим, поскреб щеку, глянул на себя в маленькое зеркало в прихожей и удрученно махнул рукой. — Разумней будет, если станем вести себя по-людски, а не дергаться и закатывать истерики. Сейчас это слишком большая роскошь.

— Ты меня поучи еще! — отозвалась Кира почти с былой задиристостью и выскользнула в открытую Князевым дверь на площадку, где остановилась, переводя насмешливый взгляд с одного соседского дверного глазка на другой.

— А ты быстро пришла в себя, — заметил Вадим, запирая дверь. — Столько увидеть, столько пережить… Завидная психическая стойкость.

В его словах ей послышался скрытый подтекст, и Кира метнула косой взгляд на его совершенно непроницаемое лицо. Сейчас Вадим выглядел настолько равнодушным, что, казалось, его не волнует ничто в этом мире — даже собственная семья, сгинувшая неведомо куда, — и менее всего она, Кира, внучка злобной сумасшедшей старухи, за которой теперь несчастья и странности тянутся, словно вымокший в грязной луже шлейф придворной дамы.

Из подъезда Князев вышел первым, невежливо, даже грубо оттолкнув устремившуюся было к двери девушку. И уже переступая через порог, прошипел, не оборачиваясь:

— Только взбрыкни — как дам по шее! Стой тут!

Ей и в голову не пришло огрызнуться — тревога в его голосе и движениях слишком отчетливо просвечивала сквозь раздражение, и Кира застыла, наблюдая, как Вадим стоит перед подъездом, медленно водя головой по сторонам.

— Дождь… — услышала она его тихий голос. — Как это некстати…

Через несколько секунд Князев, не оборачиваясь, протянул назад руку, и она, выйдя из подъезда, послушно ухватилась за нее и пошла следом, словно слепой, увлекаемый поводырем сквозь вечную тьму. С неба сеялся теплый дождь, шлепая по листьям и припевая в водосточных трубах, и двор был наполнен шепотом и шорохом старых акаций. Вскоре Вадим отпустил ее руку, а через несколько шагов остановился и качнул тростью в направлении подъезда Киры.

— Похоже, прикатил твой приятель.

Она мрачно взглянула на стоящую у подъезда «вектру», на свои темные окна, после чего повернулась и посмотрела на соседний дом. Ее взгляд скользнул правее, к ореховой рощице, и Кира поймала себя на том, что прислушивается к чему-то. На какую-то долю секунды она была почти уверена, что сейчас услышит отдаленное хихиканье и мрачный девический голос:

— Мама, не позорьтесь!..

Кира задохнулась, точно ее пнули в живот, и зажмурилась и, словно этого было мало, закрыла лицо ладонями. Мягкий летний дождь стекал по ее волосам, по спине, по ладоням, и ей казалось, что он стекает даже по сердцу, которое дергалось в ее груди короткими болезненными толчками.

— В подъезде никого нет — ты можешь идти, — донесся до нее сквозь шелест капель голос Вадима. Кира убрала ладони и повернулась, и ее взгляд разбился о мокрые темные стекла его очков. Внезапно ей подумалось, что она, наверное, больше никогда не увидит его без этих очков и не поймет, чем наполнен его взгляд в данную секунду, и ощутила странную пустоту. Где-то, далеко-далеко в подсознании вдруг вильнула хвостом жалкая мыслишка, что лучше бы ей было не находить никаких фотографий. Прав был кто-то из древних, говоря, что знание несет с собой многое, но в этом многом довольно боли. Она отвела взгляд и шагнула к двери, а когда спустя секунду вновь повернула голову — Вадим исчез, растворившись среди дождя и будто сам став дождем — тихим и безучастным, и на какой-то момент ей показалось, что его никогда и не было.

Кира вошла в гулкую темноту подъезда, отперла дверь и тихо ступила в прихожую. Свет нигде не горел, и на секунду она подумала, что дома никого нет, но почти сразу же услышала доносящееся из гостиной приглушенное бормотание телевизора, вздохнула и захлопнула дверь. Тотчас же послышались чьи-то шаги, и она крепко сжала зубы, пытаясь взять себя в руки, потом включила лампу и взглянула в зеркало, тут же заметив, что никто не смыл кровавый, уже высохший отпечаток ладони на стекле.

В прихожую вышел Стас, следом выглянул Сергей, и Кира сразу же заметила, что оба они изрядно навеселе, особенно Сергей. Они остановились, молча глядя на нее, и Киру вдруг охватил беспричинный страх — какими-то слишком нехорошими показались ей их тяжелые маслянистые взгляды и это выжидающее молчание. Особенно не по себе было от лица Стаса — бледного, с будто выжженными глазами, и чудилось, будто это лицо — лишь туго натянутая тонкая ткань, за которой притаились десятки лучников, уперев в тетивы острейшие, смертоносные стрелы. Потом по губам Стаса расползлась вялая полуулыбка, Сергей приветственно подкивнул и тоже пристроил на свои губы улыбку — такую блеклую и мятую, словно он ее сию секунду подобрал с пола. Он стоял, как-то скособочившись на один бок, и его лицо было очень бледным.

— Удивительно быстро, — произнес Стас и прислонился к косяку так, что у Киры создалось впечатление, словно это косяк прислонился к Стасу. — Ты насовсем или снова отчалишь?

— Мне следует представить подробный отчет? — язвительно осведомилась она, и Сергей тут же кивнул, попытавшись сделать это серьезно, но серьезность не вязалась с диковатым весельем, разгоревшимся в его бутылочно-зеленых глазах.

— А как же?! Письменный, в трех экземплярах!