Охота Сорни-Най

22
18
20
22
24
26
28
30

Толик пошел проводить друга. Вместе они вышли на заснеженную улицу и с наслаждением вдохнули свежий морозный воздух. Метель утихла, свежий серебристый снег сиял и переливался под лунным светом, а в высоком небе появились золоченые глазки звезд. Снег скрипел под ногами прохожих, спешивших с работы в свои теплые комнаты, где их ждал немудреный ужин и семейные разговоры. Друзья неторопливо шли по улице. Несмотря на близость огромного завода, днем и ночью выпускавшего в небо клубы черно-красного дыма, дышалось легко и свободно. Руслан расстегнул воротник пальто, а Толик поглубже надвинул вязаную шапочку и заботливо прикрыл горло шарфом. Не спеша молодые люди двинулись к подъезду Руслана, разговаривая о всякой ерунде, но о ерунде приятной, казавшейся им важной и интересной. В основном говорил Руслан, а Толик молчаливо слушал, изредка вставляя словечко-другое. Юноши почти дошли до подъезда и уже собирались прощаться, как вдруг из тьмы вынырнула замотанная в многочисленные тряпки и юбки женщина. За юбки держались два крошечных ребенка, одетых еще более живописно. Она метнулась к ребятам и пронзительно заголосила:

— Дайте пятьдесят копеек ребенку на молоко! Три дня не ели, молодые, красивые, я вам счастье нагадаю, любовь наворожу!

Детишки заученно запищали жалобными голосами, причмокивая и показывая грязными пальцами на голодные рты. Вмиг поднялся шум и визг, словно кричали не три человека, а целая орда диких кочевников. Цыганка истово просила дать хоть десять копеек, на которые можно было купить только стакан газировки без сиропа или коробок спичек.

— Дайте хоть копеечку, — умоляла она. — Хоть копеечку подайте на лекарство больному ребенку!

Прижимистый хохол Семихатко оттолкнул назойливую цыганку и потащил Толика к дверям:

— Пошла к черту, сволочь! — в интонациях студента явственно слышались нотки его жадных предков, испокон веку ненавидевших нищую голытьбу, шатавшуюся по станицам бескрайней Малороссии. Руслан грозно сдвинул черные брови и замахнулся на женщину, отшатнувшуюся, словно бродячая собака. — Ишь, цыганское отродье, нашла подавальщиков! Нет у нас ни копейки!

Детишки еще пронзительнее запищали, заплакали, но Семихатко уже вошел в подъезд, продолжая раздраженно ворчать. Более мягкий и чувствительный Толик испытывал неловкость. Он прекрасно знал, что цыгане — ловкие обманщики и мошенники, которые опутывают своими сетями доверчивых граждан, а все их гадания — не более чем способ выманить у людей сбережения. Но в душе Толику стало очень жалко оборванных детишек, вид у которых действительно был несчастный и голодный. Поколебавшись, Толик выудил мелочь из кармана и, не считая, сунул в коричневую, сложенную ковшиком, ладонь цыганки.

— Возьмите, женщина, — угрюмо буркнул он, стараясь казаться грубым, чтобы неприятное общение как можно быстрее кончилось. К тому же он подозревал, что цыгане заражены множеством неизлечимых болезней, а микробы сейчас так и перепрыгивают, как блохи, на его пальто.

Цыганка ссыпала монетки куда-то в глубину юбок и цапнула Толика за влажную руку, приговаривая:

— Я тебе погадаю, красавец, будет тебе много счастья, радости, долго будешь жить, ничего с тобой не случится. Будешь богатым, доживешь до седых волос. А твой дружок-злыдень скоро сгинет от страшной порчи, от черного колдовства, от смертельного дьявола, посреди черного леса, у тряпичного дома!

Пожелания цыганки насчет здоровья и долголетия втайне пришлись Толику по душе. Ему она сразу показалась симпатичной и мудрой женщиной, всплыли в памяти рассказы матери о верных цыганских гаданиях, о том, как одна старая цыганка давным-давно, еще в детстве, предсказала ей жизнь в большом городе, в каменном доме, в своей квартире… Толик впал в какое-то подобие гипнотического транса и стоял, слушая с полуоткрытым ртом. Слова о Руслане его немного испугали, но Толик был эгоистом и думал в основном о себе.

— Будет тебе страшная опасность, — неприятно пообещала цыганка, держа вялую руку Углова, — только ты умный, осторожный, ты будешь живым. Тебя сама смерть пощадит, дьявол обойдет стороной. Ты, золотой, брильянтовый красавец, будешь все иметь, богато жить, купишь машину и поедешь, как король, по главной улице. А злыдень сгинет; у него глупая голова лопнет.

— Ты с ума, что ли, спятил! — в бешенстве проорал Руслан, выглядывая из дверей. — Что ты с ней разговариваешь! Ну и стой тут, пока без пальто не останешься! — раздраженный дружок вновь растаял во тьме парадного.

Через несколько секунд хлопнула дверь его квартиры. Ошарашенный Толик стоял столбом, а цыганка вырвала у него несколько волосков, торчавших из-под шапки, дунула на них, плюнула Толику под ноги, что-то пробормотала на своем непонятном языке и удалилась, метя многочисленными юбками по снегу. За ней побежали цыганята, один из которых почему-то отдал Толику честь, улыбаясь белейшими зубками, словно и не рыдал только что.

Студент растерянно глядел им вслед, размышляя об услышанном. Черный лес… Может, это про поход, в который они собрались вместе с ребятами? Может, ему лучше остаться дома? Сердце Толика трусливо сжалось, но в тот же момент ему стало стыдно: как же так, он комсомолец, спортсмен, когда-нибудь он будет бороздить просторы Вселенной, открывая новые планеты и галактики… Он почти закончил металлургический факультет лучшего вуза, чтобы поработать на лучшем заводе, прославившемся своими танками, благодаря которым мы победили во время Отечественной войны! И как дурачок, он стоит и размышляет над предостережениями глупой, необразованной цыганки.

Неприятно, что он допустил слабость на глазах у Руслана, который теперь будет высмеивать его, а может, и ребятам расскажет, изобразив в лицах комичную сцену гадания… Толик грустно вздохнул и отправился домой, чтобы почитать очередной роман Беляева, большим поклонником которого он был. Ему ужасно нравились романы про космические полеты, про освоение Марса, а вот медицинскую историю про отрезанную профессорскую голову Углов старательно пропускал. Неприятной была и повесть про морского дьявола Ихтиандра, которому чадолюбивый папаша-профессор прорезал жабры. Толик не любил болезней, медицины и всего, связанного со страданиями; его привлекала другая, победоносная фантастика, хотя и в этих романах он поспешно перелистывал страницы с описаниями боев и ран, предательств и побоев… Толик Углов был слабым человеком. Вот это и почуяла вредная цыганка, так встревожившая его своими предсказаниями. Толик дал себе слово укреплять волю, которая приведет его к победе, и побрел домой.

Настроение у него улучшилось, в комнате выводил рулады нетрезвый отец, а к сундуку была прислонена отстегнутая деревянная нога… Толик сел за стол, включил лампу и взялся за перечитывание романа любимого парализованного писателя. Если бы Толик знал о болезни любимого автора, то, может быть, охладел бы к его творчеству.

Аркадий Савченко составлял список участников будущего похода. Помня о беседе с майором Николаевым, заведующий туристическим клубом долго размышлял по поводу каждой кандидатуры: нужны были люди проверенные, спортивные, тренированные и, по возможности, не слишком болтливые и любопытные. Хотя в двадцать лет болтливость и любопытство свойственны всем нормальным юношам и девушкам. Напротив Савченко на колченогом стульчике притулился Егор Дятлов, который уже свыкся с мыслью о том, что он будет главным, что именно на него партия и правительство возложили ответственность за важную экспедицию, что именно ему поручено руководить происходящим. За минувшие три дня Егор словно раздался в плечах, стал старше, мудрее. Он важно беседовал с Аркадием Семеновичем, всем своим видом давая понять, что он не просто студент Егор Дятлов, а руководитель будущего похода, облеченный властью и ответственностью.

— Итак, без вопросов у нас проходят по списку Углов, Семихатко, Дубинина, Портнова, Славек… С ними вы уже много раз ходили по самым сложным маршрутам… — рассуждал Савченко, водя карандашом по листу бумаги. — Кого еще возьмешь с собой?

Егор задумчиво покачал светловолосой головой. Теперь даже проверенные ребята вызывали у него недоверие и опасение, он беспокоился об их несовершенстве, мягкотелости, слабости… Он словно возвысился над обычной группой и стал ясно видеть все недостатки своих товарищей. Мучительные колебания и раздумья и так отняли у него очень много времени; каждый день он выбирал, размышлял, прикидывал и никак не мог остановиться ни на одной кандидатуре. Более спокойный, закаленный в жизненных бурях Савченко предложил: