Возлюбленная

22
18
20
22
24
26
28
30

В конце каждой недели Чарли с Томом работали по дому вместе. В будни они закончили обдирать стены в спальне и решили, в какой цвет их лучше покрасить. Том предпочитал голубой цвет в духе фарфора Веджвуд, а Чарли считала, что зимой от них будет веять холодом. Сойдясь на цвете магнолии, они принялись за самую большую из гостевых комнат, бывшую мастерскую Нэнси Делвин, а теперь – кабинет Тома. Внизу они оставили все как есть, пока не пройдет вечеринка по случаю дня рождения Тома.

В окне раздвинулась занавеска, и Чарли заколебалась, испытывая искушение вернуться в автомобиль и укатить восвояси. Ведь это Лаура убедила ее прийти. Или, быть может, она сама убедила себя. Чарли не знала. Страх прокатывался по ней, страх, любопытство и что-то еще, чего она не понимала. К тому же ее знобило, и во рту снова появился металлический привкус. На ее часах пять минут первого. Она опоздала на пять минут.

Эрнест Джиббон оказался совсем не таким, каким она представляла его, когда говорила с ним по телефону. Никакого драматизма, никакой театральной напыщенности Флавии Монтессоре. На вид это был обычный мужчина, которого оторвали от телевизора посреди матча по крикету. Позвонив ему в пятницу днем, после разговора с Лаурой, Чарли удивилась, что он сможет ее принять уже в понедельник утром.

На звонок дверь открыл высокий крупный мужчина лет около шестидесяти. Вокруг него витал запах вареной капусты, сразу вызвавший у Чарли тошноту.

– Мистер Джиббон? – спросила она.

Смущенное лицо с дряблыми щеками и густыми бакенбардами, мягкие черные, несколько длинноватые волосы, расчесанные на пробор, его внешность вызывала в памяти диккенсовских героев. Он посмотрел на нее сверху глазами, искаженными толстыми линзами его очков в черепаховой оправе. Его темная одежда явно знавала лучшие дни. Клетчатый шерстяной галстук, повязанный чересчур жестко, поднимал торчком кончики воротника рубашки. Несмотря на жару, на нем была шерстяная кофта. Чарли по привычке бросила взгляд на его ноги в вельветовых домашних туфлях вишневого цвета. Мать говорила ей, что мужчину всегда можно оценить по обуви.

– Да, это я. А вы миссис Уитни? – произнес он ровным, спокойным голосом без эмоций.

Тем же тоном он, наверное, комментировал погоду или вторил чьим-то жалобам из-за неудачного расписания поездов. Мистер Джиббон придержал дверь, пока Чарли не вошла внутрь, а потом плотно прикрыл ее. Когда он накинул на дверь предохранительную цепочку, Чарли охватило чувство тревоги.

В прихожей, покрытой светло-оранжевым ковром с коричневым узором, прямо перед Чарли стоял на медном столике на колесиках фарфоровый испанский ослик в соломенной шляпке. Над ним на стене висело деревянное распятие.

– Боюсь, что нам придется пройти наверх.

По тому, как он это сказал, Чарли определила у него легкую одышку, словно он страдал от эмфиземы. Пока они поднимались по лестнице, одышка проявилась отчетливее.

– Издалека добирались?

– Из Суссекса.

Деревянные таблички-гравюры с пейзажами Швейцарии оживляли мрачные стены лестницы. Чтобы перевести дыхание, Джиббон приостановился на лестничной площадке. На втором этаже дома царил устойчивый запах старых вещей, как бы облегченный вариант нынешнего элмвудского, и это повергло Чарли в уныние. Ее желудок беспокойно завибрировал, и, ощутив возрастающую нервозность, она захотела даже заплатить ему немедленно за потраченное время и тут же уйти.

Пройдя по площадке несколько шагов, он открыл дверь и просунул туда голову.

– Мама, ко мне пришел пациент, так что приготовь себе чай сама. Я поставил тебе поесть в кухне и запер входную дверь, если тебе придется идти открывать. Увидимся попозже. Пока.

Псих какой-то. Не было там никакой мамы. Все это чистое представление. Господи, да успокойся ты!

Эрнест Джиббон тяжело преодолел следующий пролет, поскрипывая ступеньками. Потом он свернул на третий этаж, в скромно обставленную мансарду; на полу – такое же оранжевое ковровое покрытие с коричневым узором, что и в остальной части дома. В жаркой и душной комнате стоял диван, а над ним – микрофон на ножке, еще кабинетное кресло на колесиках и беспорядочная свалка высококачественной звуковой аппаратуры и проводов.

– Прилягте на кушетку, пожалуйста, – сказал он. – Располагайтесь поудобнее. Снимите туфли и ослабьте все, что вас сковывает.

Его просьбы звучали так, словно он читал перечень покупок. Чарли сбросила свои белые туфли без каблуков.