Руки. Руки. Руки со всех сторон.
Вздрогнув, Наташа огляделась вокруг. Она стояла посередине зала, и взгляды картин скрещивались на ней, словно на некоем центре, какой-то точке пересечения, а в ушах звенел странный высокий и пронзительный звук, и она не сразу сообразила, что это ее собственный крик, уже угасающий под высоким лепным потолком. Потом она почувствовала спиной чье-то прикосновение и отшатнулась, готовая вновь закричать, но это был всего лишь Лактионов, глядящий на нее с тревогой, и еще никогда его вид не доставлял ей такого облегчения.
— Что случилось?! — спросил он и огляделся, ища причину ее испуга. — Ты кричала. Что, в чем дело?
— Я… — Наташа судорожно сглотнула и мотнула головой, — я не знаю. Эти картины…
— Что картины? Господи, — он начал рыться в карманах, — посмотри, что ты наделала!
Наташа опустила глаза и увидела, что сжимает окровавленной рукой осколок бокала, остальные валяются на полу и туда же падают густые капли с ее пальцев. Она уронила осколок, здоровой рукой открыла сумку и вытащила носовой платок.
— Дай сюда, — Игорь Иннокентьевич быстро шагнул к ней и отнял платок. — Дай, я посмотрю. Стекла нет, не колет?
— Нет, — растерянно пробормотала Наташа, не понимая, что с ней произошло. — Черт, я разбила бокал…
— А, ерунда!
— Сколько он стоит?
— Я же сказал — пустяки. Забудь! — он аккуратно затянул платок на ее руке. Только сейчас Наташа заметила, что он снял очки, и теперь, несмотря на тревогу и недоумение, его лицо окончательно обрело хищное выражение. — Ну вот, совсем небольшой порез, вот и все. А теперь — что с тобой случилось?
Наташа посмотрела на свою перевязанную руку, на маленькое красное пятнышко, проступившее сквозь платок и сказала:
— А чего это вдруг вы сменили местоимения?
Лактионов засмеялся.
— Хорошо. Что с ВАМИ случилось?
— Не знаю, эти картины так странно на меня подействовали, что мне показалось, наверное…из-за того, что так много всего происходит в последнее время…
— А что происходит?
Наташа чуть было не рассказала Лактионову про дорогу, про венки, про Дика и упавший столб, про Надю, вскидывавшую руку в немом вызове, и фуру-невидимку, про исчезнувшую кровь, странные мысли и неуемное желание рисовать…и вовремя спохватилась, прикусила язык. Игорь Иннокентьевич, конечно же, посчитает ее за сумасшедшую, он и так уже смотрит на нее с опаской.
— Ничего такого не происходит, — быстро сказала она. — Я, наверное, просто переутомилась. Мне лучше поехать домой…
Лактионов подошел к ней почти вплотную и тихо спросил: