— Ну и что, заболел!.. Что, кроме тебя некому? Пусть закрывают тогда! Тоже, оно конечно, на чужом горбу… только и рады… один раз пустишь — не слезут! Не ходи! Идти-то тебе так уж надо…
— Ничего, схожу, меня не убудет! И вообще, деда Дима, тут дальний расчет: девчонка эта в тесной дружбе с моим боссом, а босс ее сынулю на дух не переносит. Она павильон закроет, босс разозлится, сынулю ненароком прибьет или саму Таньку, босса, соответственно, за решетку засунут, павильон закроют — где мне тогда работать?
— Ничего я не понял… болтаешь что-то… язык у тебя как помело! — проворчал дед. — Ходить-то тебе так уж надо? Уже вон — доходилась! У матери твой-то сердце знаешь как прихватывало?! А все потому, что по ночам шляешься. Не те сейчас годы по ночам шляться! Вот уж при Иосифе Ви…
— Деда Дима, — перебила его Наташа, — только не надо лекций о светлом прошлом, я тебя умоляю!
— До скольких ты на работе-то будешь?
— Как обычно, до десяти. Да не волнуйся, ничего уже со мной не случится! Сколько можно, в конце концов…
— И раньше не придешь? До темени опять, да? А то я позвоню тебе вот, после десятито и проверю, что ты там опять удумала! Что, профурсетка-то твоя заходила?
— Надька что ли? — Наташа улыбнулась. — Да, вчера, так что я ей вдоволь на жизнь нажаловалась. Наверное, сегодня зайдет, жаль, меня не будет. Если вдруг позвонит, скажешь ей, что я на работе.
— С чего ей сюда звонить? А что Пашкато?
— Да ничего. Все время работать мешает, достал уже! Поскорей бы уже выздороветь, чтобы все это закончилось!
— Э-э, уходить-то тебе от него так уж надо? — завел дед старую песню, и Наташа, стиснув трубку в пальцах, сердито сказала:
— Ну, все, началось! Ты б хоть на время болезни меня пожалел, а?! Я эту тему обсуждать снова не собираюсь — как сказала, так и будет! Так что, прими к сведению! Ой, черт, деда, у меня там чайник кипит! Ну, перезванивай вечером, ага?! Маман и тетке привет!
Она так быстро и резко кинула трубку на рычаг, словно из микрофона могла высунуться рука деда и схватить ее, чтобы заставить выслушать все припасенные для Наташи поучения.
За эту неделю мать ей звонила по несколько раз в день, даже тетя Лина подходила к трубке и своим воздушным голоском спрашивала, не сильно ли она расшиблась и как у нее дела в школе. Но дед позвонил впервые — удивительно, что вообще позвонил. Но если, как говорит Надя, он переживал за нее, то почему не спросил у нее сейчас, что же все-таки с ней случилось? Мама-то знает, мама конечно ему рассказала, но почему он ничего не спросил у нее, у Наташи? И вообще, сейчас, спустя минуту, ей показалось, что весь его разговор носил какой-то налет искусственности, словно позвонив, дед выполнил какую-то определенную миссию, и после этого Наташа стала ему неинтересна. Скорее всего, мама заставила его позвонить. Может, даже и рядом стояла, следя за тем, чтобы он не положил трубку. Ведь сколько Наташа знала деда, он никогда не показывал своих родственных чувств, если вообще знал, что это такое. Но с чего тогда ему пускать слезу в больнице? Что ж, вряд она ко-гда-нибудь это узнает.
На сборы у Наташи ушло несколько часов — особенно сложно было одеться без посторонней помощи, но все же она справилась с этой задачей, потом, прижав листок бумаги тяжелой книгой, написала мужу записку (снова записка! может им с Пашкой стоит начать переписываться, а в квартире находиться по очереди — сколько бы проблем исчезло!) и, подумав, все-таки положила в сумку очередной блокнот и два карандаша. Уходя, внимательно оглядела комнату — балкон закрыт, шторы задернуты, на этюднике в углу так и стоит портрет Толяна. ЕЕ картина.
Что увидел Лактионов в ее картинах?
Что могло его так обрадовать?
Она думала об этом по дороге, которая сегодня отняла у нее гораздо больше времени, чем обычно, и периодически думала позже, в павильоне, ковыляя от прилавка к полкам и обратно и проклиная свою отзывчивость. Знакомое неумолимое колесо крутилось вовсю. Пиво, минералка, водка, «Пепси-кола», портвейн, водка, пиво, водка, водка, водка… На прилавке выстраивались водочные войска. Весело и приятно для слуха жаждущего звенела холодными боками пивная братия. Бодро шли в атаку сухое вино и портвейн, и только иногда, словно объявляя временное перемирие, о прилавок стукалась, благородно блестя золотой или серебряной макушкой, бутылка шампанского.
Что он увидел?
Она думала об этом, пока покрывала блокнотный лист беспорядочными, на первый взгляд, штрихами, которые постепенно превращались в знакомые лица, и думала, пока рассеянно просматривала газету («Клиент зашел в бар и скончался», «Непьющие грузчики перевезут мебель», «Приборы для размягчения воды по доступным ценам», «Требуется инструктор по славяно-горецкой борьбе», «Привлекательные французы мечтают о счастливой семейной жизни с украинскими дамами»), думала, выходя на улицу с сигаретой и с легкой улыбкой кивая в ответ на сочувственные приветствия знакомых. Но так ничего и не поняла.
ebooksa