А затем произошло неожиданное. Алекс услышал шаги. Повернулся без страха и удивления. Из дальнего, скрывающегося во тьме конца пещеры вышел паренек. Самый обычный мальчишка, лет четырнадцати, много пятнадцати на вид.
Одет пришелец был в ретростиле: потертые и заплатанные джинсы (вернее, предмет одежды, который в свое время пыталась выдавать за джинсы фабрика имени Володарского); из-под такой же распахнутой псевдоджинсовой курточки виднелась полинявшая футболка с эмблемой Олимпиады-80. На ногах – потрепанные кеды. В руках парень держал моток провода. Лицо его показалось Алексу смутно знакомым.
– Э-э-э… – изумленно протянул мальчишка, разглядев Алекса. И уронил провод.
Шляпникову ронять было нечего, да и удивляться он разучился. Он всего лишь пытался понять, где и когда видел это лицо… Ассоциировались оно с чем-то давним, детским – когда сопляка и на свете быть не могло.
Паренек пришел в себя быстро. Быстрее, чем Алекс разобрался с воспоминаниями. Настороженное выражение ушло с его лица – наверное, Алекс в нынешнем своем виде способен был внушать скорее жалость, чем опасение. Или мальчишке добавлял уверенности заткнутый за пояс пистолет, принадлежавший некогда Зейдлицу.
– Эк вас угораздило, дяденька… – сочувственно сказал юный обитатель подземелья. – Тоже, небось, сюда сверзились, как и я? Но я-то удачно угодил, не расшибся…
«Ты кто?» – попытался было спросить Алекс, но позабыл, что для этого надо набрать в грудь воздух – губы зашевелились беззвучно.
Мальчишка будто угадал вопрос и продолжил:
– Вы с Торпедо, небось? А я спасовский, Гошей зовут, Сергея Черепанова сын. Может, знаете такого? Обыскались небось меня, третий день тут кантуюсь…
«Череп!» – тут же вспомнил Шляпников. Точно, Череп! Бесследно исчезнувший из Спасовки без малого двадцать лет назад… Странно и дико было смотреть на него – худощавого, узкоплечего – сверху вниз. Восьмилетний Алекс-Сопля всегда взирал на авторитетных больших пацанов, с которыми тусовался Гошка-Череп, снизу вверх, и казались они здоровенными, плечистыми, сильными…
«Да ты тут не три дня – двадцать лет кантуешься!» – хотел просветить паренька Алекс, на сей раз предусмотрительно вдохнув. Но прозвучал лишь неразборчивый хрип, перемежаемый свистом воздуха, выходившего из разорванной глотки.
– С-сука… – процедил вернувшийся Мельничук. – Слушать ничего не захотел о «моих авантюрах»… Езжай, мол, в РУВД и лови карманников, не суйся в игры больших дядей…
Подполковник помолчал. Потом повернулся к Кравцову:
– Вы сказали про девственниц… Нельзя ли поподробнее? Потому что…
– Что?! – не сдержал эмоций Кравцов. Неужели седоголовый начал ритуал? Вернее, возобновил прерванный триста лет назад? Тогда они опоздали, теперь не успеть…
Но все оказалось не столь мрачно.
– Двадцать минут назад Чагин отпустил часть заложников. Всех взрослых: водителей автобусов, трех преподавателей… И с десяток школьников-старшеклассников. В общем, тех, кто был способен доставить ему неприятные неожиданности. Освобожденные рассказали: всех девчонок по одной уводили, и…
Мельничук замолчал, подыскивая наиболее удачное слово.
– Насиловали? – заинтересовался его помощник.
– Нет… Проверяли.