Вилл увидел, как лопнул миллиард электрических лампочек, и погрузился во тьму, меж тем как незримые стрекозы порхали где-то в пространстве, жужжа, точно шмели над обогретым солнцем медоносом, и скрытый голос замораживал чувства мальчиков навеки и еще на день.
— Игла-стрекоза, после глаз, и ушей, и губ, и зубов прострочи все края, заделай все швы, засыпь сонной пылью, теперь завяжи аккуратно узлы, накачай в кровь рудую безмолвие, как песок в ту реку глубокую. Так… так…
Ведьма опустила руки, стоя где-то перед мальчиками.
Мальчики онемели. Человек с картинками выпустил их и отступил назад.
Пылюга торжествующе обнюхала двойное творение, напоследок ласково погладила свои статуи.
Карлик суматошливо топтал тени мальчиков, легонько покусывал их ногти, тихо окликал по имени.
Человек с картинками указал кивком на библиотеку.
— Часы смотрителя. Останови их.
Ведьма открыла рот, смакуя приговор, и побрела в мраморное логово жертвы.
Мистер Мрак скомандовал:
— Левой, правой. Раз, два.
Мальчики спустились с крыльца; рядом с Джимом шел Карлик, рядом с Виллом — Скелет.
Человек с картинками следовал за ними невозмутимо, как сама смерть.
Глава сорок четвертая
Рука Чарлза Хэлоуэя — комок обнаженных нервов и боли — плавилась в раскаленном горне где-то вблизи. Он открыл глаза. И услышал шумный вздох — это захлопнулась входная дверь, после чего внизу женский голос запел:
— Старичок, старичок, старичок, старичок?..
На месте левой руки был разбухший кровавый пудинг, пульсирующий такой исступленной болью, что к нему возвратились сознание, воля, жизнь. Он попытался сесть, но кувалда боли вновь свалила его.
— Старичок?..
«Какой там старик! — лихорадочно подумал он. — Пятьдесят четыре — не старость».
А Ведьма ступала все ближе по стертым каменным плитам, и ее порхающие пальцы трогали, щупали пупырчатые названия книг для слепых, а ноздри перекачивали тени.