Аплодисменты. Смех.
Пятидесятичетырехлетний библиотекарь с невероятной для его лет ловкостью снова положил ружье на подрагивающее плечо мальчика.
— Слышишь, Вилл? Прислушайся! Это
Мальчик прислушался. Мальчик успокоился.
Мистер Мрак снова сжал кулак.
Мальчика забила мелкая дрожь.
— Мы попадем в самое яблочко, верно, парень? — сказал его отец.
Новый взрыв смеха.
И мальчик с ружьем на плече совсем успокоился, и как ни сжимал мистер Мрак запечатленное на коже его ладони персиковое лицо, Вилл стоял спокойно, омываемый волнами смеха, и его отец продолжал крутить свое колесо:
— Покажи этой леди зубы, Вилл!
Вилл показал зубы прижавшейся к мишени Ведьме. Она побелела, как мел.
Тут и Чарлз Хэлоуэй показал ей остатки своих зубов.
Ведьму бил озноб.
— Ух ты, — заметил кто-то из зрителей, — вот это да. Как испуг изображает! Вы поглядите!
«Гляжу», — подумал отец Вилла.
Левая рука беспомощно висит, палец правой — на спусковом крючке, глаз смотрит через прицел ружья, которое его сын твердо направил на мишень и словно прибитое к ней лицо Ведьмы, и настал решающий миг, и в патроннике нежит пастельная пуля, а много ли от нее проку? Какой толк от пули, которая испаряется в полете? Для чего они здесь, что могут сделать? Все так глупо!
«Нет, — подумал отец Вилла. — Стоп!»
И сомнения прекратились.
Он почувствовал, как его губы беззвучно складывают слова. Но Ведьма слышала, что он говорит.
Под затихающие теплые звуки смеха, не дожидаясь, когда он вовсе смолкнет, Чарлз Хэлоуэй выговорил одними губами: