Теперь
Вилл уже весь целиком катился вместе со своим другом.
— Джим! Папа!
Куда как легко просто остаться на карусели, крутиться на ней вместе с Джимом, если он не даст себя сдернуть на землю, оставить его в покое, и — вперед, друзья неразлучные! Кровь заструилась быстрее в сосудах, замутила глаза, стучала в ушах, колола поясницу электричеством…
Джим закричал. Вилл закричал.
Они отмерили полгода в оранжерейно-теплом скользящем мраке, прежде чем Вилл, крепко сжимая руку Джима, решился прыгнуть, расставаясь с радужными надеждами, отказываясь от стольких чудесных лет возрастания; оттолкнувшись свободной рукой от площадки, он соскочил вниз, увлекая Джима за собой. Но Джим был не в силах выпустить шест, не в силах расстаться с каруселью.
— Вилл! — закричал Джим, разрываясь между машиной и другом, одна рука — с ней, другая — с ним.
Словно кто-то безжалостно рвал на части кусок материи или живую плоть.
Глаза Джима уподобились слепым глазам статуи.
Карусель кружилась.
Джим вскрикнул и сорвался с карусели, крутясь в воздухе.
Вилл пытался перехватить его, но Джим упал и покатился по земле. И застыл, недвижимый, безмолвный.
Чарлз Хэлоуэй ударил кулаком главный выключатель.
Опустевшая карусель замедлила вращение. Лошади укротили свой бег к некой далекой летней ночи.
Чарлз Хэлоуэй и его сын опустились на колени подле Джима: пощупать пульс, приложить ухо к груди. Подернутые белой пленкой глаза Джима были устремлены на звезды.
— О господи! — воскликнул Вилл. — Он мертв?
Глава пятьдесят вторая
— Мертв?..
Отец Вилла провел по холодному лицу, холодной груди.
— Не чувствую…