– Аминь, – сказал Олсоп.
Алекс не могла заставить себя вымолвить хоть слово.
Наступило долгое молчание.
В комнате сгущалась жара.
– Слава, слава, слава Тебе, Господь наш, Бог всемогущий и всемилостивейший, царство небесное и земное преисполнены славой Твоей. Осанна в высших Богу!
Взгляд Мэтью остановился на Алекс.
– Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение и избави нас от лукавого.
Сделав паузу, Мэтью поднял взгляд, устремив его куда-то вдаль, словно слова эти были настолько значимы, что не могли быть адресованы только одной Алекс.
– И да пребудет навечно, во славе и силе, царствие Твое. Аминь.
Он молча поднялся и повернулся к столу. Взяв облатку, отломил край ее и бросил в дароносицу.
– Агнец Божий, Ты взял на Себя все грехи мира. – Повернувшись, он в упор посмотрел на Алекс. – И пусть плоть и кровь Господа нашего Иисуса Христа даруют вечную жизнь тем, кто примет их. – Он кивнул ей.
Алекс медленно поднялась и, спотыкаясь, подошла к нему.
Мэтью подал ей знак, чтобы она встала на колени, и протянул ей облатку.
– «Примите, ядите», – сказал он, подавая облатку в ее сложенную ковшиком руку и снова глядя куда-то мимо нее.
Она почувствовала на языке сухую гладкость облатки, холодный острый край дароносицы и неожиданную пьянящую силу вина.
– Сие есть кровь Христова.
Она молча вернулась к своему стулу, ощущая во рту кислый металлический привкус.
– Господь Бог наш, сын Твой принес в жертву тело Свое, дабы поддержать нас в последнем путешествии. Молим, чтобы наш собрат Фабиан занял место у престола Христа в вечном празднестве, да пребудет он там отныне и навеки.
– Аминь, – прошептала Алекс.
Олсоп ничего не сказал, и Мэтью презрительно посмотрел на нее, как на маленькую девочку, которая не может собраться с мыслями и говорит не вовремя. Алекс закрыла глаза.