Кивнув, Алекс огляделась; неубранная постель, голые стены, разбросанная одежда, мусор, старые журналы вперемежку с грязными тарелками, тусклые немытые окна, за которыми простиралась величественная панорама Лондона.
– Мой сын Фабиан встречался с вашей дочерью… до недавнего времени; я думаю, они расстались как раз после Рождества.
Женщина продолжала тупо смотреть на нее, с силой затягиваясь сигаретой, хотя та догорела почти до фильтра и вот-вот могла обжечь ей нос; сделав последнюю затяжку, она растерла ее в пепельнице.
– Я ее и не видела; она тут не часто бывает. Садитесь. – Женщина снова повернулась к ней. – Скиньте эти бумаги на пол.
Алекс сдвинула в сторону стопку газет и пачку купонов на питание и села на диван.
– У нее своя жизнь, если вы понимаете, чего я имею в виду.
Алекс чувствовала, что женщина продолжает пристально ее рассматривать.
– Все дети трудные, каждый по-своему.
– Я ничего не знаю о Фиб… имя-то его как, Фиббин?
– Фабиан.
– Не знаю его. Она о нем ничего не рассказывала.
– Он погиб в автомобильной аварии две с половиной недели назад. Я знаю, он был очень привязан к Кэрри, и подумала, что следовало бы ей сообщить.
– Вон оно как? – деловито сказала женщина, и Алекс подумала, что, может быть, она ее не расслышала.
– Понимаете, я думала, что Кэрри, может быть, придет на похороны. – Алекс закусила губу – скорей бы уйти отсюда, от этой вони, этой потасканной бабы, из этой грязной квартиры.
– Как увижу ее, тут же скажу, дорогая… точно, как только она явится. Виновата, ничего не могу вам предложить… никого, понимаете, у меня не бывает, кроме как из муниципалитета.
– Спасибо, ничего не надо.
– Чашечку чаю или чего другого.
– Нет, спасибо, правда.
– Она в Америке.
Женщина кивнула на каминную полку, и Алекс увидела почтовую открытку с изображением небоскребов.