— Боюсь, я не поняла.
— Через несколько минут в музей съедутся тысячи человек. Соберутся в замкнутом пространстве. Это существо учует их концентрированный запах. Что вполне способно вызвать у него раздражение или даже ярость.
В лаборатории воцарилось молчание.
— Доктор Фрок, — заговорила Марго, — вы сказали, что от переноса ящиков в сохранную зону до первого убийства прошло два дня. Затем до второго убийства один день. А ведь после него прошло уже три.
— Продолжайте, — сказал Фрок.
— Мне кажется, это существо уже дошло до края. То воздействие, которое оказывает на него гипоталамус, должно пройти, — в конце концов, мозговые гормоны слабая замена растению. Если вы правы, существо это чувствует себя как наркоман, не получающий очередной дозы. Деятельность полицейских заставила его притаиться. Но вопрос в том, долго ли оно может терпеть?
— Боже, — произнёс Фрок, — уже семь часов. Марго, мы должны предупредить всех, должны не допустить открытия.
Он поехал к двери, жестом пригласив Марго следовать за собой.
Часть третья
Тот, кто ходит на четвереньках
42
С приближением семи часов к западному входу музея начали съезжаться лимузины и такси. Из них осторожно вылезали элегантные пассажиры, дамы в мехах и господа, все как один в смокингах. Раскрыв зонты, гости устремлялись по красной ковровой дорожке к навесу над входом — проливной дождь уже затопил тротуары и превратил канавы в бурные реки.
Большая ротонда, обычно тихая в этот вечерний час, оглашалась говором множества людей и топотом ног в дорогой обуви по мраморным плитам. В Райском зале из кадок, украшенных гирляндами фиолетовых лампочек, высился бамбук. К нему были прикреплены букеты орхидей, они свисали, напоминая цветущие лианы в тропическом саду.
Где-то в глубине зала невидимый оркестр оживлённо играл «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Полчища официантов в белых галстуках умело лавировали в толпе, держа большие серебряные подносы, уставленные бокалами с шампанским и всевозможными закусками. Поток гостей вливался в ряды сотрудников музея, уже отдающих должное бесплатному угощению. В лучах прожекторов с голубыми светофильтрами сверкали длинные вечерние платья с блёстками, бриллиантовые ожерелья, золотые запонки и тиары.
Открытие выставки «Суеверия» почти внезапно стало наиболее привлекательным событием для светского общества Нью-Йорка. Привычные балы и благотворительные обеды затмила возможность увидеть собственными глазами то, о чём столько говорили. Организаторами были разосланы тысячи приглашений, и пять тысяч человек ответили, что приняли их.
Смитбек в смокинге (который сидел на нём отвратительно) и рубашке с оборками вглядывался в зал, выискивая знакомые лица. В дальнем конце зала был воздвигнут громадный помост. Вдоль одной из стен проложен искусно украшенный вход на выставку. Дверь пока что была заперта, и возле неё стояла охрана. Площадка для танцев посередине быстро заполнялась парами. Едва войдя в зал, Смитбек услышал со всех сторон разговоры, ведущиеся повышенными голосами.
— …эта новая психоисторичка. Грант? Так вот, вчера она призналась-таки, над чем работала всё это время. Представьте: она пытается доказать, что странствия Генриха Четвёртого после второго крестового на самом деле представляли собой реакцию бегства, вызванную сильным стрессом. Я с трудом удержалась, чтобы не сказать ей…
— …выдвинул смехотворную идею, будто стабианские бани на самом деле были просто-напросто конюшнями. А ведь сам ни разу не бывал в Помпее. Виллу Тайн от пиццерии не отличит. Но имеет наглость именовать себя папирологом…
— …моя новая ассистентка? Знаете, такая, с огромным носом? Так вот, вчера она стояла возле автоклава и уронила туда пробирку, наполненную…
Смитбек глубоко вдохнул и начал протискиваться к столику с закусками.