Я помолчал, стараясь подобрать слова, чтобы лучше выразить свои опасения за судьбу его клана. В конце концов не придумал ничего толкового, и брякнул, как дурак:
— А если она убьет тебя?
На лице Кристиана промелькнуло искреннее удивление:
— Зачем бы ей делать это?
— Не знаю… Но ты сам говоришь, что сумасшедших среди нас хоть отбавляй…
— Может, она и сумасшедшая, но не дура. Зачем ей проблемы с чужим кланом? Понимаешь, Илэр, есть личные симпатии и антипатии, а есть политика.
— Не верю я в политику, — пробормотал я. — Во всяком случае, не здесь. Политика — это из области разума, а у вас… то есть у нас, — поправился я быстро, заметив, как насмешливо блеснули глаза Кристиана, — все завязано на кровь, страх и похоть.
— И все-таки это политика, — серьезно возразил он. — И не спорь, Илэр. В конце концов, Агни моя дочь… я не могу это так оставить.
Этот аргумент крыть было нечем. Я промолчал. Собственно, заранее было известно, что все мои уговоры — довольно, впрочем, беспомощные и неубедительные, — упрутся в родственные чувства.
Я старался, как мог, сдерживать нетерпение и тревогу: хотя я сам предложил подождать, с каждой минутой желание вскочить и помчаться во владения Хэтери становилось все сильнее. Каждую минуту я ждал, что вот-вот острая боль рванет сердце — почему-то именно так представлялся мне насильственный разрыв связи с Агни. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я думал об Авроре и ее самочувствии, которое тоже очень меня беспокоило… И можно себе вообразить, что творилось с Кристианом, которого состояние Авроры, вероятно, заботило отнюдь не настолько сильно, как меня, и которому нечем было отвлечься. Однако он время от времени заглядывал в спальню, где я сидел, словно медсестра, у Аврориной постели. Вид его был мрачен, и я чувствовал угрызения совести, встречаясь с ним глазами.
Аврора проснулась вскоре после полудня. Лежавшая до сих пор покойно и неподвижно, она вдруг заворочалась и тихо-тихо, жалобно застонала. Я тут же наклонился к ее лицу и позвал:
— Аврора! Аврора! Ты меня слышишь? Тебе что-нибудь нужно?
Медленно поднялись подрагивающие ресницы, и секунду или около того Аврора смотрела на меня затуманенным и неузнающим взглядом. Потом глаза ее прояснилась, и она начала подниматься с подушек, выпрастывая из-под одеяла навстречу мне руки:
— О, Илэр, ты жив! Слава богу! Я так боялась!
Я положил руки ей на плечи и мягко надавил, принуждая ее снова лечь:
— Пожалуйста, не волнуйся. А жив и здоров. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — ответила Аврора, глядя на меня с обожанием. Я скрипнул зубами.
— Ты сильно пострадала?
— Не очень.
— Можно взглянуть?