Воспользовавшись моей растерянностью, Аврора усадила меня на диван и сама пристроилась рядом, прижавшись.
— Пожалуйста, не злись на меня, Илэр, и не прогоняй. Это чудно, и может быть даже нелепо, но я люблю тебя.
Вот тоже новость, еще не легче. Она что, хочет окончательно добить меня?
— Аврора… — попытался отодвинуться я, но она тут же придвинулась и потерлась о мое плечо виском, словно кошка.
— Да, да, люблю. Я и позвала тебя, чтобы побыть наедине… вдвоем. Если бы я знала, как тебе неприятно присутствие Алана…
"Неприятно"? Так значит, все мои чувства сводятся к слову «неприятно»? Ну, ну. Я даже не стал снова заводить разговор о том, что должно бы последовать за "если бы я знала…" Не думаю, что Аврора заявила бы протест. Ведь ей нравилось быть с нами обоими сразу.
Оставаться с Авророй мне не хотелось, даже наедине. Что толку? Момент близости с ней был бы отравлен воспоминаниями. Поэтому я решительно отвел ее руки, когда она потянула кверху резинку моего свитера.
— Нет, Аврора. Ничего не получится, правда.
— Останься, — она льнула ко мне, такая мягкая, ласковая. — Ты привыкнешь, Илэр, ничего, привыкнешь. Ты просто еще очень юн… все привыкают… все будет хорошо…
Никогда не думал, что так трудно убежать от влюбленной женщины. Просто поразительно, какими цепкими бывают эти тонкие нежные пальчики.
Мэвис оказалась самым позитивным человеком из тех, кого я знал; иначе с ее работой было нельзя. Работе она отдавалась со всей душой, своих маленьких подопечных баловала, как родных детей. Перепадало немного ласки и мне. Однажды меня выручив, Мэвис сочла себя полностью ответственной за несостоявшегося самоубийцу. Хотя мы быстро сдружились, она всегда относилась ко мне чуточку свысока, как к младшему, нуждающемуся в защите. Не слишком-то мне это было приятно… а уж позже так и вовсе выводило из себя. Но я не подавал виду, что жду какого-то другого к себе отношения. Казалось бы, чего стоило сказать: "Посмотри, Мэвис, я же не ребенок, я люблю тебя"? Но черта с два я признался бы ей в своих чувствах! И дело было вот в чем. Однажды, когда мы уже вполне сошлись, в ответ на рассказы Мэвис об ее малышах, я заметил, что она будет прекрасной матерью. Засияв глазами, она тут же прочла целую проповедь на тему замужества и материнства, из которой я уяснил следующее: конечно, она выйдет замуж и станет матерью, если встретит в жизни единственного предназначенного ей мужчину — если на то будет воля Божья; если же этого не случится, она будет до последних своих дней смиренно исполнять возложенный на нее долг. Вот тут-то я понял, что ничего мне не светит… И не только потому, что с первого взгляда она не признала во мне предназначенного ей мужчину. Все было гораздо хуже. Этот бог, имя которого в устах Мэвис явственно звучало с большой буквы… Подразумевалось, что предназначенный высшей силой в мужья мужчина будет разделять ее веру и отличаться праведной жизнью. Ну если не совсем праведной, то максимально к тому приближенной. Мой же, черт знает какой образ жизни явно не вписывался в определенные христианской моралью личные поведенческие рамки Мэвис. Да он и в мои-то атеистические не вписывался… Но перед собой я оправдывался хотя бы тем, что многие поступки были совершенны под давлением чужой воли (жалкое оправдание); в глазах Мэвис это не извиняло меня нисколько хотя бы потому, что я не мог, просто не мог объяснить ей нюансы своих отношений с Аланом. Если бы я попытался, и, не дай бог, Мэвис поверила бы, мы тут же оказались бы во враждебных лагерях. Трудно объяснить, почему мне так казалось. Несмотря на живущий в душе свет, а может быть, именно поэтому, Мэвис была нетерпима ко всякому злу. А кто был я, если не воплощение зла, не только для искренне верующей Мэвис, но для всякого добропорядочного человека…
Но бывало, что злой дух начинал нашептывать мне в ухо: давай, Илэр, испытай, насколько она предана христианской идее всепрощения, откройся ей, прикинься заблудшей душой, сбившейся с пути истинного, и пусть она, как предписывает ее вера, наставляет тебя и направляет к добру и свету. В другое ухо шептал голос Алана: Илэр, бога для тебя нет и быть не может, ты — мерзость, ты — чудовище, ты — порождение дьявола, и даже если бог на самом деле существует, от тебя он навсегда отвернулся. Сколько раз наяву он повторял это, подтверждая каждым жестом, каждым взглядом внушаемую мне мысль: бога нет; во всяком случае, для тебя, Илэр. Почему-то Алан никак не мог забыть оброненной мною в одном из первых разговоров фразы, хотя вырвалась она почти случайно, под впечатлением от всего того странного, долгого, солнечного апрельского дня, похороненного уже в прошлом… Три года прошло. Всего-то три года, а мне казалось, что состарился я лет на десять, а то и на пятнадцать.
Может быть, вам может показаться, что я совсем уж отчаялся. Но нет, ничего подобного не случилось, даже напротив: в моей жизни стало гораздо больше света, и источником его была, конечно, Мэвис. Если бы не она, вряд ли у меня хватило бы сил сопротивляться давлению Алана еще год. Я или смирился бы и поплыл по течению, или предпринял бы попытку уйти из жизни, да не одну. Увы, я слаб, и не могу черпать силы в себе; мне нужно было знать, что есть на свете человек, которому я небезразличен. Да не просто любой человек, а такой, ради которого я сам готов был бы пойти на многое. Иначе поддержки Авроры хватило бы мне за глаза… Странная это, впрочем, была поддержка. Аврора пыталась угодить и нашим, и вашим, и против Алана не пойти, и моего расположения добиться, решительно не понимая, что подобная тактика никаких плодов не принесет: наши с Аланом взгляды, стремления и жизненные позиции были решительно несовместимы.
Благодаря Мэвис же я кое-как устроился и в жизни, занявшись наконец не бог весть каким, но делом. Рассудив, что диплом я все равно не получу, и расстраиваться по этому поводу бессмысленно, я стал искать работу, где не требовалась бы «корочка». И нашел, и долгое время оставался ею доволен: отвергнув все деловые предложения Алана, который не оставлял намерений пристроить меня к себе "под крылышко", я пришел внештатным сотрудником в нераскрученное молодежное издание средней руки, посвященное альтернативной музыке. Тематика была узконаправленная, и журнал не сулил больших денег; ребята работали почти на одном энтузиазме, но все же за статьи платили, хоть и не очень много. На жизнь хватало. Вообще-то, я спокойно мог жить и на проценты, капающие с отцовских денег, ничего не делая, но от безделья я точно распустился бы и раскис окончательно… Да и нравилась мне эта работа; нравилось общаться с музыкантами, за сценой это были совсем другие люди, нежели на сцене — без показной агрессии, без эпатажных выходок, без выкриков и визгов; многие, правда, и за сценой продолжали нести пафосную чушь в духе "аве Сатана" или вещать о возрождении старых богов, чуть ли не пробуждении Ктулху, но большинство говорили вполне разумные, и далеко небезынтересные вещи. Кроме того, мне было любопытно заглянуть на «изнанку» той культуры, с которой доныне я соприкасался лишь отчасти. А музыканты охотно болтали со мной, как с человеком, неравнодушным к музыке, которой они отдавали свое время. Частенько за мной увязывалась Аврора, но не только и не столько из искреннего интереса к андеграунду; нет, больше ее интересовали сами музыканты. Она была обаяшкой и умела быстро втереться в доверие, стоило ей только сделать круглые жалобные глаза и состроить гримаску, как мужчина готов был ради нее на любые безумства; Аврора бессовестно этим пользовалась. Не одна и не две закулисные встречи заканчивались тем, что она уходила под ручку с каким-нибудь длинноволосым парнем; нетрудно догадаться, что она намеревалась от него получить. Эти ее по-детски непосредственные измены уже не причиняли мне боли — у меня была Мэвис, — но и не забавляли; мне было противно.
Когда Алан проведал, чем я занимаюсь днем и на кого работаю, он долго потешался, но настаивать, чтобы я сменил работу, не стал. Это показалось мне хорошим признаком.
Время шло, а нас с Аланом никак мир не брал. С каждым днем я сопротивлялся все яростнее, и наше противостояние приобретало все более напряженный характер; все больше времени ему требовалось, чтобы привести меня к повиновению. Случалось, что невидимая миру схватка длилась всю ночь напролет, и когда наконец я сдавался, то оказывался настолько обессиленным, что толку от меня было немного. Алану ничего не оставалось, как только отступиться и оставить меня зализывать раны. Да и сам он заметно уставал. Это уже были победы, хотя и давались они дорогой ценой. После таких случаев я по несколько дней не показывался Мэвис — не хотел, чтобы мой бледный вид вызвал у нее вопросы, которых и без того накопилось слишком много.
Однажды — только однажды! — мне удалось заставить Алана отступить прежде, чем я лишился сил. Ясно чувствовалось, что он обескуражен. Я же возликовал и вообразил, что беды мои кончились. Несколько дней потребовались, чтобы собраться с духом, а после я победителем явился к Алану и заявил, что ухожу от него.
— Да ну? — ничуть не удивился он. — А кто тебя отпускал, мальчик?
— Попробуйте удержать, если хотите, — продолжал петушиться я, в упоении от недавней победы не заметив предостерегающих ноток в его голосе.
Алан засмеялся.
ebooksa