— Но фараон благоволит к нам. — Он взглянул на Санх Жермана, ожидая поддержки, однако тот промолчал.
Верховный жрец слабо махнул рукой, потом через силу выдохнул:
— Не благоволит. Презирает.
— Тихо, — сказал Санх Жерман, кладя руку на лоб умирающего. — Побереги силы.
— Зачем? — последовал вопрос.
Санх Жерман ничего не ответил и, подозвав знаком слугу, прошептал ему на ухо:
— Принеси халцедоновый сосуд. Тот, что закрыт яшмовой пробкой.
— Да, господин, — кивнул Аумтехотеп, бесшумно и быстро покидая святилище.
— Почему не звучат песнопения? — вопросил Уекуре Удмес вечно всем недовольный. Он любил пышные церемонии, а два его брата занимали посты при дворе, что позволяло ему держаться высокомерно. — Это никуда не годится.
— Это… моя просьба Это я велел всем молчать, — тихо произнес Батхату Сотхос. — Мне нужен покой.
— Покой, — презрительно фыркнул Уекуре Удмес, принимаясь расхаживать по святилищу. — О каком покое может идти речь, когда мы не соблюдаем традиций? Где подносы, заваленные дарами? Где благозвучные восхваления нашего бога? Где ритуальные торжества? — Он раздраженно взглянул на соседей. — Мы прозябаем, и это никого не волнует. Наш верховный жрец при смерти, а фараон даже не счел нужным прислать к нам ни плакальщиков, ни гонцов. Неужели никто не видит, что происходит?
— Помолчи, Уекуре Удмес, — уронил Санх Жерман, даже не повернув головы.
— Ты пока не верховный жрец, чужестранец, и я не собираюсь повиноваться тебе. — Жрец гулко затопал сандалиями по гранитному полу, выражая свой гнев. — Эй вы! Неужели вы согласитесь, чтобы здесь заправлял чужеземец?
— Они уже согласились, — прошептал Батхату Сотхос, а Нексумет Атео попытался выразить мнение остальных.
— Санх Жерман пробыл здесь дольше любого из нас. Мой дед рассказывал, что видел его, когда был мальчишкой. Судя по записям, он появился тут очень давно, и нам повезло, что такой человек будет главенствовать в храме. — Юноша уставился в пол, смущенный собственным выступлением, которое, впрочем, не заставило замолчать Уекуре Удмеса.
— В древних записях упоминается о неком чужеземном рабе, ухаживающем за умирающими. Санх Жерман тоже чужеземец и тоже ухаживает за умирающими — но тот ли он человек? — Жрец скептически оглядел окружающих. — Описание совпадает, но кто поручится, что в него не внесли изменения?
— А ты когда-нибудь слышал, чтобы жрецы Имхотепа переделывали свои записи? — тихо спросил Санх Жерман, обкладывая лицо умирающего прохладным компрессом. По дыханию старика было ясно, что бдение служителей Имхотепа подходит к концу.
— В летописи говорится, что у того раба были шрамы, — не отступал от своего Уекуре Удмес. — Широкие безобразные шрамы.
— Не сомневаюсь, что ты провел кропотливое изучение свитков, — сказал Санх Жерман, по-прежнему пристально глядя на лежащего перед ним старика.
— От нижних ребер до основания таза, — добавил Уекуре Удмес.