Гордость и предубеждение и зомби

Первой молчание нарушила миссис Эннсли, вежливая, приветливая дама, чьи попытки хоть как-то завязать беседу свидетельствовали о том, что она воспитана гораздо лучше некоторых присутствующих дам. Разговор шел в основном между ней и миссис Гардинер, да иногда Элизабет вставляла пару слов. По лицу мисс Дарси было заметно, что она желала бы набраться храбрости и тоже принять участие в беседе, и иногда она даже осмеливалась произнести короткую фразу, если не боялась, что ее услышат.

Элизабет видела, что за ней пристально наблюдает мисс Бингли, и без ее неусыпного внимания она и слова не могла сказать мисс Дарси.

«Ах, как ей, должно быть, хочется поколотить меня своими неловкими, слабыми ручками! — думала Элизабет. — Забавно будет, если она настолько утратит самообладание».

Некоторое разнообразие в их визит внесло появление слуг с подносами, наполненными холодным мясом, пирожными и разнообразными японскими лакомствами. Теперь занятие нашлось каждому, ведь если говорить могли не все, то есть уж могли все точно, и вскоре изумительные горы ветчины, сладостей и наресуши[10] собрали всех подле стола.

Тут Элизабет представился случай понять, желала ли она или страшилась появления мистера Дарси и какое из чувств возобладало, когда он вошел в храм. За миг до этого ей показалось, что желание увидеть его было сильнее, но она тотчас же пожалела, что он пришел, поскольку вспомнила, что к ее дыханию сейчас примешивается тяжелый дух сладостей и сырого угря.

Какое-то время мистер Дарси провел с мистером Гардинером, который вместе с другими джентльменами, гостившими в Пемберли, стрелял рыбу в реке, и оставил его, лишь узнав, что его супруга с племянницей намеревались утром отдать визит Джорджиане. Едва он вошел в храм, как Элизабет мудро решила держаться совершенно спокойно и непринужденно, поскольку видела, что все присутствующие питают на их счет определенные подозрения и что все взоры жадно устремились к мистеру Дарси, дабы ничего не пропустить.

Любопытство мисс Бингли было настолько очевидным, что его не скрывали даже многочисленные улыбки, с которыми она всякий раз обращалась к Дарси или Элизабет. Ревность еще не довела ее до отчаяния, и она продолжала расточать мистеру Дарси знаки внимания. При появлении брата мисс Дарси оживилась и стала более разговорчивой. Элизабет видела, что он жаждет, чтобы они познакомились поближе, и поощряет каждую их попытку заговорить друг с другом. Впрочем, мисс Бингли это тоже видела и с присущей злобе необдуманностью воспользовалась первым удобным случаем, чтобы спросить с язвительной любезностью:

— Скажите, мисс Элиза, что, полк уже ушел из Меритона? Для вашей семьи это, должно быть, огромная утрата!

В присутствии Дарси она не осмелилась упоминать Уикэма, но Элизабет сразу поняла, что намекает она именно на него, и с трудом подавила желание подбить мисс Бингли глаз. Однако же, воспользовавшись языком, а не кулаками, чтобы отразить злобные нападки, она ответила на вопрос довольно сдержанным тоном. Отвечая, она невольно глянула на Дарси и заметила, что он покраснел и его ударная рука слегка подрагивает, а мисс Дарси смутилась так, что не смела поднять на них глаза. Если бы мисс Бингли знала, какую боль она причинит своей дорогой подруге, то, разумеется, воздержалась бы от подобных намеков, но она намеревалась лишь уязвить Элизабет напоминанием о человеке, к которому та, по ее мнению, питала нежные чувства. Мисс Бингли надеялась, что Элизабет выдаст свою привязанность, тем самым уронив себя в глазах мистера Дарси, и, быть может, желала напомнить ему, как часто присутствие полка в городе толкало некоторых родственников Элизабет на глупые и опрометчивые поступки. О предполагавшемся побеге мисс Дарси ей никто и словом не обмолвился.

Невозмутимое поведение Элизабет вскоре успокоило и мистера Дарси, и поскольку разгневанная и просчитавшаяся мисс Бингли не осмелилась еще раз напомнить об Уикэме, то со временем пришла в себя и мисс Дарси, правда, не решаясь более вступать в беседу. Ее брат, с которым Элизабет страшилась встретиться взглядом, и вовсе не вспомнил о том, что намеки мисс Бингли могут иметь к ней какое-то отношение, более того, упоминание об обстоятельстве, которое должно было отвратить его мысли от Элизабет, казалось, напротив, заставило его еще больше думать о ней. Воистину, столь жалкое нападение могло сравниться лишь с битвой у крепости Туму.[11]

Вскоре Элизабет и миссис Гардинер уехали, и пока мистер Дарси провожал их до экипажа, мисс Бингли не скупилась на перечисление недостатков внешности, наряда и поведения Элизабет. Однако Джорджиана ее не поддержала.

Ей было достаточно похвалы брата, чтобы проникнуться расположением к Элизабет, ведь он не мог ошибиться в своем суждении. И он так тепло отзывался о Элизабет, что Джорджиана не могла не найти ее прелестной и милой. Когда Дарси вернулся в храм, мисс Бингли не удержалась и повторила ему замечания, которые только что высказывала его сестре.

— Как дурно мисс Элиза Беннет выглядела нынче утром, мистер Дарси, — вскричала она. — В жизни не видела, чтобы человек так поменялся всего лишь с зимы. Она загорела и стала совсем дикаркой! Мы с Луизой как раз говорили о том, что могли и вовсе не узнать ее!

Но как бы ни были подобные высказывания неприятны мистеру Дарси, он лишь прохладно бросил в ответ, что не заметил никаких перемен, кроме пожалуй что загара, неудивительного для человека, который путешествует летом.

— Что до меня, — продолжала мисс Бингли, — то я никогда не видела в ней особой красоты. Ее стан уж очень прям, руки излишне жилистые, а ноги чересчур длинные и подвижные. Ее носу недостает породы, слишком мал. Вот зубы у нее пожалуй что неплохи, да и то — ничего особенного. А уж эти ее глаза, которые кое-кто так часто называл прекрасными, — никогда не замечала в них какой-то особенной привлекательности. И мне вовсе не нравится их пронзительный самоуверенный взгляд, а уж ее самодовольная и невозмутимая манера держаться и вовсе невыносима.

Зная, что мистеру Дарси нравится Элизабет, мисс Бингли не могла избрать худшего способа понравиться ему самой, но в гневе легко позабыть о мудрости, и, видя, что ее слова, кажется, наконец задели мистера Дарси, мисс Бингли уверилась в своем успехе. Но он все же продолжал молчать, и, желая добиться от него хоть какого-нибудь ответа, она настойчиво продолжила:

— Припоминаю, как мы были изумлены, узнав после нашей первой встречи в Хартфордшире, что ее там считают первой красавицей. Особенно живо я помню тот вечер, когда все они обедали в Незерфилде, а вы потом сказали: «Это она — красавица? Тогда можно сказать, что и ее мать умна!» Однако после вы, кажется, улучшили свое мнение о ней и, полагаю, некогда даже считали ее вполне хорошенькой.

— Да, — отвечал Дарси, не в силах более сдерживаться, — но тогда я мало знал ее, а теперь, узнав ближе, я считаю ее самой красивой женщиной в моем окружении.

С этими словами он вышел, и мисс Бингли осталось лишь поздравить себя с тем, что она вынудила его к признанию, которое ей одной и было неприятно.

Вернувшись в гостиницу, миссис Гардинер и Элизабет обсудили все, что произошло во время их визита, за исключением того, что более всего занимало их обеих. Они обговорили взгляды и поведение каждого из присутствовавших, ни словом не обмолвившись о человеке, на которого было направлено все их внимание. Они беседовали о его сестре, его друзьях, его храме, его наресуши — обо всем, кроме него самого, хотя Элизабет так хотелось узнать, что же миссис Гардинер думает о мистере Дарси, а миссис Гардинер была бы крайне признательна племяннице, заговори та о нем.